Я по привычке осмотрела сваи ее причала. За годы, проведенные в Лейк-Финиксе, мы с Люси разработали сложную систему условных знаков для передачи сообщений с помощью сигналов фонариками в темное время суток (нашу версию азбуки Морзе) и не имеющих определенных значений сигналов флажками – в светлое. Если одной из нас срочно требовалось поговорить с другой, на сваю причала повязывалась розовая косынка – у нас были одинаковые. Справедливости ради надо признать, что такая сигнальная система была не самым удобным средством связи: чтобы косынка или сигналы флажками либо фонариком были замечены, приходилось сначала звонить по телефону. Разумеется, на причале Люси косынки сейчас не было.
Я сбросила шлепанцы и пошла босиком по нагретым доскам, за долгие годы отполированным таким количеством босых ног, что о занозах можно не беспокоиться, не то что у нас на террасе. Я прибавила шаг, почти побежала, желая поскорее оказаться на дальнем конце пристани, вдохнуть запах воды и сосен.
Почти у самого края я остановилась. За спиной послышалось какое-то движение. Байдарка, которую я видела раньше, сейчас, привязанная к причалу, покачивалась на воде, а сидевший в ней парень поднимался по лесенке на пристань, одной рукой хватаясь за перекладины, а другой держа весло. Солнечные блики на воде слепили глаза, поэтому я не могла рассмотреть его лица, когда он ступил на настил, и решила, что, вероятно, это кто-то из соседей. Сделав несколько шагов, он внезапно остановился и посмотрел на меня. Я заморгала от удивления, когда поняла, кто передо мной.
Это был повзрослевший на пять лет и еще более привлекательный, чем в моей памяти, Генри Кроссби.
Я смотрела на него в изумлении, не понимая, откуда передо мной взялся взрослый Генри.
Он бросил весло на настил, сделал маленький шаг вперед и сложил руки на груди.
– Тейлор Эдвардс, – сказал он. И это был не вопрос.
– Генри? – спросила я довольно слабым голосом, хотя, конечно, это был он. Во-первых, в отличие от любого другого байдарочника на этом озере, он знал меня. Во-вторых, был похож на себя прежнего, только гораздо, гораздо лучше.
Высокий, широкоплечий, с коротко остриженными каштановыми волосами, он был до неприличия хорош собой. Веснушки, покрывавшие раньше его щеки, куда-то исчезли, а глаза, прежде карие, я назвала бы, скорее, зелеными. В нашу последнюю встречу он выглядел абсолютно по-другому – ниже меня ростом, худощавый, с расцарапанными локтями и коленками. Должна отметить, Генри вырос очень привлекательным юношей, правда, мне показалось, что он не особенно рад нашей встрече.