Пока женщины медленно и неуверенно раздевались, он подозвал к себе ожидавшую неподалеку Алохэ-Анну.
– Аннушка, – сказал он, – а вам что, нужно особое приглашение? Что вы, как неродные – встали в сторонке и не знаете, куда себя деть? Тоже идите купаться, а потом отдыхайте, как делают все порядочные люди.
– А мы родной, да, шаман? – сверкнув зубами, спросила женщина.
– Вы должны окончательно избавиться от своего зла, – последовал ответ, – и научиться быть нам родными. Разве вы плохо живете в нашем клане?
– Мы плохо не жить. Мы жить как вы. Один еда, один отдых, один работа. Другой шаман так не делать, как ты. Другой шаман делать важный лицо, – смуглянка комично надула щеки, – мы не понимать, зачем надо делать то или это. Шаман Петрович делать, мы тоже делать. Шаман Петрович знать. Мы хотеть стать родной ваш клан.
– Ты умница, Аннушка, – сказал учитель, коснувшись кончиками пальцев щеки Алохэ-Анны, – теперь, чтобы стать нам родными, делайте как все мы – купайтесь, отдыхайте, радуйтесь жизни. Есть время для работы, и есть время для удовольствий души и тела.
Алохэ-Анна неожиданно обеими руками схватила руку Петровича и потерлась об нее своим лицом.
– Удовольствие хорошо, – сказала она, – Анна, та, которая была Алохэ, хотеть мужчина, хотеть ты, шаман Петрович, хотеть быть счастливый, как твоя женщина Ляля. Давно хотеть…
Ляля подошла и обняла их обоих за плечи.
– Хочешь – возьми, – сказала она и посмотрела на мужа, – Петрович, ты хочешь эту женщину в нашу семью?
– Да, – сказал тот, – я, в общем-то, и не против, но табу…
– Не человек для субботы, а суббота для человека, – сказала девушка, – кроме того, сегодня праздник и особенный день, ты же сам об этом сказал. Не видишь, что женщина страдает – а значит, ее надо утешить.
– Ты добрый, – прочувствованно произнесла Алохэ-Анна, – твой женщина тоже добрый. Мой хотеть жить вместе с вы.
– Аннушка, – сказала Ляля, – иди и искупайся. Пусть наш Петрович посмотрит на тебя не как на свою рабочую лошадку, которую надо гонять до седьмого пота, а как на красивую и привлекательную женщину. А мы тут с ним немного потолкуем.
– И никого я не гоняю… – устало возразил мужчина, уже понимая, что все предрешено и спорить с Лялей бесполезно. Сам ведь создал такие правила и сам, прямо сейчас, дал повод к этому разговору. Была бы эта Анна ему неприятна, тогда стоило бы потрепыхаться, да и сама Ляля не сделала бы ему этого предложения. А так ему и жалко эту Алохэ-Анну, и шибает на него от ее тела каким-то особенным, почти животным магнетизмом.
Смуглянка кивнула и, отойдя чуть в сторону, начала медленно, будто священнодействуя, раздеваться перед купанием. Тут же к ней присоединились другие тихо переговаривающиеся полуафриканки, а также девчонки из Лизиной бригады, и берег начал заполняться обнаженными женскими телами. Ну прямо нудистский пляж в разгар сезона.