Застолье в застой (Коротич) - страница 78
В Киеве был уже Бабий Яр, ежедневно гремели облавы и расстрелы, и встреча эта кажется мне странной до сих пор. Но губную гармошку я сберег. Когда увидел, что иногда в концертах Малежик аккомпанирует себе на такой же, подарил гармошку ему. Певец играет на ней, а мне вспомнилась такая вот странная музыка…
Когда на этом вечере, лет десять — двенадцать тому назад, нас вызвали на сцену всех вместе, Вахтанг Кикабидзе сказал мне: «Какие мы старые стали». Сейчас, увидев фотографию, я подумал, что сегодня, когда все, кто на этом снимке, стали еще старше, перешли на девятый десяток, никогда уже не удастся собрать на одной сцене всех нас — Кобзона, Кикабидзе, Виктюка и меня. Даже если кто-то этого захотел бы…
И еще одна фотография; не помню, где это случилось лет десять назад, но причина была серьезная, должно быть, что-то вроде «Голубого огонька». Слева направо сидят у стола Евгений Евтушенко, Нани Брегвадзе, а ко мне склонилась поющая Лайма Вайкуле. За прошедшие годы столько неодолимых заборов между нами нагородило жестокое время. Обидно…
Году в 1988-м в столице Шотландии Эдинбурге проходил культурный фестиваль, куда пригласили участников из России. Выставки, спектакли, общение с прессой — все было как надо. У нас с моим другом писателем Фазилем Искандером была совместная пресс-конференция, и журналисты спросили у меня, есть ли в Советской стране цензура и чего она касается. Я ответил примером: «Понимаете, если я хочу опубликовать статью об армии или госбезопасности, цензура не пропустит ее в печать, пока статью эту не завизируют в специальных структурах армии или КГБ. Таков порядок». Я не стал погружаться в суть дела, но советский официальный журналист, который вел пресс-конференцию, тут же улыбчиво дополнил, насколько он меня уважает и ценит мое мнение, но все-таки нельзя не сказать, как наш народ любит хранителей закона и порядка в стране. Наши люди попросту не позволят опубликовать клевету на своих любимцев.
Я сказал, что мне надо отдохнуть, и сошел с трибуны. Фазиль Исканднр ушел следом. Олег Ефремов, который участвовал в культурном фестивале и слушал все это, сказал: «Да ну их на фиг, объяснителей. Пойдем и выпьем за то, что без них лучше».
У него в руке уже был бокал. Мы заказали себе такие же и дружно двинули в бар.
Художник Илья Глазунов не пил спиртного. Он коренной петербуржец (в самые-рассамые советские годы он никогда не употреблял слова «Ленинград»), блокадник, не раз умиравший от голода, и когда-то чуть не погиб от вина, выпитого с голодухи. С тех пор — ни капли. Но пиры он умел устраивать знатные. Вот и сейчас в мастерской, где стены встык покрыты иконами, которые Глазунов собирал по разрушенным храмам и реставрировал за свои деньги, накрыт прекрасный стол. Во главе стола сидит французская певица Мирей Матье, которую он только что рисовал, а гости и сам хозяин — вокруг.