Славыч еще не понимал, куда клонил Христофоров, но на всякий случай хмурился: что делать с социопатами, не знал и он, но то, что они не пропали вместе с диагнозом, конечно, непорядок.
— Спецшкола закрытого типа, — сказал Христофоров и значительно посмотрел на Славыча. — Ничего лучше я не могу предложить. Мальчик вернется в семью, но вместе с ним вернется диагноз «устойчивое расстройство поведения», больше я ему не могу поставить, интеллект у него сохранен, а уж свою устойчивость в поведении он подтверждает каждый день. Сам по себе этот диагноз — ничто, поэтому заключение должно быть на самом серьезном официальном бланке, — Христофоров возвел глаза к потолку.
Славыч с облегчением вздохнул: наконец-то цель встречи стала понятна.
— Ну, а что Омену твой диагноз и мой бланк? Будет котов с полным правом с крыши швырять, никто ему ничего не сделает, раз справка есть.
— Так, да не совсем так. Дальше все от опекунши будет зависеть. Твой бланк в провинции дорогого стоит. Я уже объяснял ей, что если мальчик не изменится, ничего хорошего ее не ждет. Она может пропустить мои слова мимо ушей и оставить все как есть, но женщина она вроде неглупая… К тому же шанс избавиться от этого мальчика и сохранить в семье остальных детей есть. Омена надо изолировать до того, как он совершит что-то серьезное. Тут потребуется возбуждение уголовного дела, а дальше механизм заработает сам: комиссия по делам несовершеннолетних, суд, мой диагноз на твоем бланке, который подтвердит, что государство уже обратило внимание на мальчика. Вряд ли местные вершители судеб захотят опростоволоситься в случае дальнейших подвигов, они же не могут за него поручиться. Он должен по решению суда оказаться в спецшколе закрытого типа, из которой вряд ли выйдет.
— А что с ним будет?
— Гены возьмут свое. Он продолжит делать то, что привык, но там другие законы. Это же зона для несовершеннолетних. Либо он сам порешит кого-нибудь, либо порешат его.
— Вот бы в порядке исключения из закона Димы Яковлева отправить твоего пацана на усыновление в Америку. Там-то они к маньякам попривычнее будут. Одним больше, одним меньше…
— А что, как думаешь, — оживился Христофоров, — может, мне детского омбудсмена к Омену пригласить? Поспособствуешь? Наше отделение по телеку покажут, Омен домой героем вернется, я старым дураком окажусь — мне не привыкать, зато совесть чиста будет! В конце концов, я и правда старый дурак, а Омен — ребенок, я могу ошибаться. Да, я всю жизнь в детской психиатрии проработал. И что? Ну вот глаз у меня замылился. Думаешь, очень хочется жизнь пацану ломать? Пусть он сам себе ее сломает — и опекунше, и другим. Я-то тут причем, он и так семьдесят дней у меня как в санатории… И вообще я, может, умру к тому времени, как Омен подрастет, и о подвигах его не узнаю…