Весь набор сказочных штампов о современной Золушке пересыпался в ее мечтах, как изменчивые картинки калейдоскопа. В минуты прозрений на них сверху взглядывала она настоящая — и недоумевала, как может быть такой дурой эта девочка, сидящая в чулане. Точнее, может и не она взглядывала, а он — разум. Ведь живущий внутри голос вряд ли может иметь пол.
Еще в такие минуты этот кто-то — настоящий, так редко в ней просыпавшийся — смотрел на нее с явным сочувствием. Это тоже было странное ощущение, от которого голова должна была бы расколоться на две половинки, как рассеченный надвое арбуз, ведь в ней — в голове — все и происходило. Один незнакомый человек жалел другого — знакомого, и при этом незнакомым была она сама, но и знакомым — тоже она.
* * *
Если уйти с работы вовремя, не позднее пяти часов вечера, можно успеть занять «свой» столик в хинкальной — в дальнем углу возле окна, а сбоку еще и вешалка стоит. Когда народ начинает заполнять зал, рогатый ствол вешалки обрастает куртками и шубами, удачно закрывающими его столик от большинства посетителей.
Христофоров заказал графинчик, бокал запивона, порцию хинкали со смешанной начинкой из говядины и свинины и достал из портфеля любимый журнал «Психиатрия и психофармакотерапия». Номер четыре за две тысячи двенадцатый год. Просто так пить как-то неловко, а вот читать и выпивать — совсем другое дело.
Знакомый официант принес графин и пару тонких бутербродов с колбасой, считавшихся в заведении «комплиментом» для постоянных посетителей, терпеливо ждущих обстоятельно приготовляемое горячее, когда на столе уже нагревается охлажденное горячительное.
Выпил первую стопку, наугад открыл журнал на восьмой странице и углубился в статью о соотношении терминов «суицидальные мысли» и «суицидальные фантазии».
— Вы один, Иван Сергеевич? Вот спрятались! Я вас в окно с улицы увидела.
Христофоров вздрогнул и оглянулся. Под сенью вешалки за его спиной стояла Маргарита в белом — это в декабре-то! — пальто с игриво-кучерявым меховым воротником.
Припертому к стенке вешалкой и Маргаритой, ему не оставалось ничего, как признаться, что он и впрямь один — бухает после работы в компании любимого журнала, номер четыре за две тысячи двенадцатый год. Признался он лаконичным кивком, ничуть не сомневаясь, что Маргарита и так все поняла.
— Меня бокал смутил, — она показала на запивку. — Хорошо, что вы один.
Христофоров придвинул к себе бокал на тонкой ножке с благородной рубиновой жидкостью.
— Это не сок! Вы что, водку вином запиваете? — Маргарита села за столик.