Солдаты выбежали из окопов. Анисим наклонился надо мной. Я на мгновение потерял сознание и очнулся только в своей землянке.
Анисим растирал мою грудь суконкой; жарко горела железная печка, и на ней шумела в чайнике вода…
— Где прапорщик? — спросил я.
— Мы его там оставили, чтобы не оттаял, — ответил Анисим, — как есть насмерть. В спину…
Его голос задрожал.
— Да, убит, — сказал я с тяжелой грустью.
VI
Час спустя я был у капитана и доложил ему о нашей разведке.
— Могу уверить вас, что вредной для нас батареи больше нет, она вся разметена.
— Как? — спросил капитан с изумлением.
Я рассказал ему, что мы сделали и чему я был свидетелем.
— То-то мы слышали чертову пальбу, а снаряды не падали, — сказал капитан и потом вдруг воскликнул: — Но ведь это чудо из чудес! И он это выдумал?
— Он это выдумал, — повторил я, — а теперь убит.
— Убит? — капитан широко перекрестился. — Вот и здесь недоразумение, — сказал он, качая головой. — Химик, а для войны оказался первый человек. Надо доложить командиру.
Мы прошли вместе в небольшую деревушку, что находилась позади окопов, и проснувшийся генерал внимательно выслушал мое донесение.
— Это прапорщик запаса Тригонов? — спросил он.
— Да, — ответил я.
— Тригонов… Мне говорили о нем; он химик. Что же, насмерть?
— Насмерть, — ответил я. — Осколок снаряда ударил его в спину.
Генерал перекрестился.
— А его изобретение, этот состав?..
— Я ничего не знаю, — ответил я. — Вероятно, его изобретение погибло с ним вместе.
— Это будет очень печально, — сказал генерал.
Я промолчал.
Наутро мы подняли труп Тригонова. Доктор осмотрел его. Осколок бомбы пробил ему спину и глубоко ушел внутрь.
— Вероятно, — сказал доктор, — у него внутри все перебито.
Мы завернули его в одеяло и торжественно похоронили позади окопов. Солдаты набожно молились подле его могилы и, словно уважая торжественную минуту, немецкие батареи смущенно молчали, только изредка щелкали ружейные выстрелы.
Тригонов был убит, и с ним вместе погибло его замечательное изобретение.
От дивизионного генерала приехал адъютант вместе с артиллерийским полковником. Они забрали с собой все записки Тригонова; артиллерийский полковник расспрашивал меня, не говорил ли он что-нибудь о своем изобретении, и я должен был ответить, что ничего не знаю. Мне было больно и стыдно, что в ту ночь я не напряг своего внимания и не запомнил ничего из его рассказа о том, каким путем он дошел до своего открытия.
Мир праху его! Он был необыкновенный человек…
После я узнал, что особая комиссия ездила в Варшаву, в лабораторию Пяца, но не нашла там никаких следов великого открытия, также как никаких указаний в записках Тригонова.