— Я здесь — среди бесконечной свободы. Но… она ушла! Помнишь наше любимое из Блока:
Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла…
[6]Мой друг. Мы скоро будем покинуты не одними любившими нас женщинами. Посмотри в окно, на эту землю. Это — наш дом, и скоро мы уйдем из него!
Но, знаешь… Вдумываясь в события, я пришел к некоторым занятным выводам. На всех путях — мы одинаково дома. И даже в бездомьи мы можем быть счастливы. Только нужно одно древнее: чтобы оставленный нами отчий дом остался пустым без нас и не осквернился тяжестью пришлых, святотатственных ног….
Здесь, в здешнем своем отшельничестве, я пытал свои силы в выдумках. Видишь ли: это верно, что нужно нам самим разорить наши гнезда. Нужно, ведя за собой надрывающегося в следовании за нами врага, оставлять ему только пепел, оскорбляющий душу. Кое-что я придумал. Я соорудил здесь приспособления, — снаряды для уничтожения жатв. Не смейся. Ты посмотри. Сейчас — пасмурно, но тем светлее горит на поле золото этих нив. Пойми только: может быть, мы не успеем их снять! Это волнует и заставляет во что бы то ни стало искать выхода. И вот вообрази… Я, кажется, не упоминал о последнем своем успехе. Я ведь тут стою со своим взводом. И «Вишенки» — наша база… Отсюда мы вылетаем клевать глаза врагу…
IV
Ларин показывал мне свои снаряды. Это был род змейковых аппаратов. В них устроены были приспособления, снабженные пружинными механизмами и батареями картонных цилиндрических бомб-зажигателей. Они имели назначением автоматически забрасывать зажигательные патроны-стрелы по хлебному полю. Один такой змей, пущенный в ход, мог пожечь, по расчету Ларина, поле площадью в пять десятин в течение десяти минут. Чудо пиротехнического искусства Мишеля!
— Ты удивишься, но вместо наездничества на кавалерийском седле, я решил обуздать стальную птицу. Если для лошади я — калека, то поверь мне, что в покойной лодочке своего «Жаворонка» я очень действительный воин. Пойдем-ка в сарай, к этому моему воздушному детищу.
Ларин спешил посвятить меня в свои планы.
В самом деле, его авиационное хозяйство было налажено с заботливой умелостью и любовью. Сам Ларин имел в своем распоряжении прекрасный, легкий летательный аппарат, корпус которого для него перестроили по его указаниям.
Это была изящная стальная птица, удивительно крепкая, с прелестной забронированной кабинкой на носу лодочки.
Аппарат Ларина был снабжен странным приспособлением. Оно имело весьма отдаленное отношение к боевому назначению самолета и, по совести признаться, выдавало лишь склонность Мишеля к проявлению тех безобидных своевольностей, с какими он не захотел расстаться даже и при соблюдении военной субординации. Мишель объяснил мне, что его гудок-резонатор, который был душой приспособления, во время полета издает вибрирующий мелодический звук, немного похожий на звук сирены. Его можно усиливать или ослаблять в топах, и он отлично различим с земли. На фоне гуденья моторов он слышится, как отчетливо раздающаяся в высоте, гармонически звенящая нота — звуковой сигнал — знак…