— Дайте-ка. Попробуем.
Пелагея критически, через плечо, смотрит на маленького, хилого на вид Решетько:
— Где тебе. Еще поленом придавит.
— Маленек, да удаленек. Отойдите-ка…
Он вонзает топор в полено, плюет на ладони, растирает их, рывком вскидывает пудовое полено над головой и с силой бьет по колоде. Две половинки с треском разлетаются по двору.
За поленом разваливается еще и еще… Пелагея восхищенно качает головой:
— Ай да парень! Ай да муженек! Недаром Катря так держится за тебя. Ловкий, рыжий черт. — И тут же спрашивает в упор: — Зачем пришел? Говори!
— Знамо. На работу позвать.
Пелагея, чуть прищурив хитроватый глаз, изучающе смотрит на нового бригадира.
— А дровишек подбросишь?
— Привезем, Пелагеюшка, и наколем.
— Без обмана?
— А я разве кого обманул?
— Ты-то? Пока не было, а там кто вас знает. Тот демон, чтоб ему икалось, любил обещанками кормить. «Я тебе, Палагея, привезу. Лично доставлю». Пол-литра выжрет и был таков. Лишь лупает глазьми: «А я разве обещал?»
Решетько вскинул руку к шапке.
— Будьте покойны. Такого не будет. Слово фронтовика.
Из пятнадцати вдов на работу вышли пятнадцать. Даже злостная прогульщица Марья, которую давно вычеркнули из всех колхозных списков и присвоили титул спекулянтки первого разряда, и та явилась разодетая в цветной сарафан курортного сезона.
Когда все собрались на усадьбе под старыми тополями, Решетько построил женщин в шеренгу, рассчитал, как солдат, на первый, второй. Причем делал все это он в шутку, а исскучавшимся бабам такая веселая затея бригадира понравилась, и они, хохоча над своим неумением, охотно делали то, что он говорил.
Скомандовав «смирно!», Решетько важно, как главнокомандующий, прошелся вдоль строя и вскинул руку:
— Бабоньки! Солдаточки! Бойцы трудового фронта! Сегодня мы уходим в бой. В наступление на пустыри и дичары… В бой за наш солнечный крымский виноград!
— Войско маловато! — выкрикнула Татьяна. — Один взвод, и тот в юбках.
— Ничего, бабоньки. Не беда, — продолжал Решетько. — Суворов говорил: воюют не числом, а уменьем.
— Тракторов бы парочку еще.
— Будут и трактора. Дай заводы восстановим и новые построим. Жизнь-то какая пойдет!
— Доживем ли?
— Доживем, милушки. Непременно доживем. Мы голодом мореные и огнем прокаленные. Нам никакой черт не страшен.
Груня, глядя восхищенными глазами на Решетько, вздохнула:
— Вот демон-то. Мертвого на ноги подымет. — И громко сказала: — Да веди же. Веди…
Решетько дал команду. Женская бригада уходила в горы.
2
Дрéмна тишина в предлесье Крыма. Угрюмо молчаливы горы. Без устали греют они свои спины, и днем и ночью думают горькую думу. Им бы шуметь садами, дарить людям корзины груш, винограда, удивлять мир розами, а они, будто в насмешку, плодят лишь скудные травы да кусты колючего шиповника.