Существует групповой снимок, сделанный в «ля Бержери» 11 сентября 1958 года, где среди прочих присутствует также Леонид Успенский[133]. Именно ему отец Софроний доверил написание первой иконы тогда еще не канонизированного старца Силуана. Святой повернут к зрителю в три четверти, держит свиток и обращает свое прошение ко Христу, Который изображен в голубом полукруге в верхнем левом углу иконы. Слова, написанные на свитке, были выбраны Успенским как главная тема писаний старца Силуана: «Молю Тебя, Милостивый Господи, да познают Тебя Духом Святым все народы земли»[134]. Отец Софроний был очень доволен выбором именно этих слов, и с тех пор они стали изображаться на всех последующих иконах святого. В то время Успенский преподавал иконопись, и отец Софроний посылал на эти занятия своих монахов. Успенский написал еще две иконы для отца Софрония: большой запрестольный образ Христа-Пантократора и небольшую икону св. Серафима Саровского.
Среди русских иконописцев была также мать Феодосия, которая снабдила отца Софрония художественными принадлежностями, когда он был на Афоне; преподобномученица Мария (Скобцова), с которой, впрочем, отец Софроний никогда не встречался, поскольку она погибла в концлагере за несколько лет до его приезда во Францию (однако он был знаком с ее матерью, Софьей Пиленко).
Несмотря на то, что второе пребывание отца Софрония в Париже длилось около двенадцати лет, мы не будем останавливаться на этом периоде его жизни, поскольку в это время он почти не занимался иконописью. Одной из причин было состояние его здоровья: в 1951 году он перенес серьезную операцию, которая ослабила его здоровье на несколько лет.
«Я был оперирован и, став инвалидом, уже не смог возвратиться в мою пустыню. Началась новая жизнь: живу среди людей — самого различного характера, различного происхождения, различного социального положения. Многие сотни людей поведали мне свою жизнь. Так, слушая, я получал опыт жизни через других людей, расширялся мой кругозор, мое восприятие мира становилось все более и более объемлющим страдания и часто радости людей»[135].
«В настоящее время я отдаю свои силы и время на служение главным образом людям страдающим, отчаянным, сокрушенным бедностью или презрением со стороны окружающих, и подобное. Опыт пустыни мне помогает в этом служении. Если бы я сам не познал такую нищету, о которой в современных европейских странах не имеют понятия, то я не смог бы встречать бедных и униженных (а их у меня большинство) с таким искренним уважением к их личности и пониманием их страданий, которое мне теперь дано. В пещерах, где голая скала над головой и по сторонам, в ночной тишине дух человека освобождается для созерцания всего мира с момента сотворения до завершающего историю часа, и того, что предварило сей мир, и того, что лежит за гранями земных времен. Если бы я не имел “досуга” пустыни для неотступной мысли о судьбах человека, о смысле прихода его в сей мир, то не смог бы я помогать интеллигентным людям (а их тоже немало) с чутким сердцем, ищущим исхода из создавшегося в мире положения для самих себя и для всего человечества. Так я пребываю теперь в состоянии самой глубокой благодарности Божию Промыслу обо мне; за трудные дни больше, чем за легкие, так как в страданиях рождается мудрость…»