Далее следует признание: «Тяжело констатировать тот же процесс и в самой себе». И тотчас же — оговорка: «Конечно, чем энергичнее, сознательнее и деятельнее человек, тем дольше он держится — и наоборот».
Как бы в подтверждение этой истины буквально через три строчки читаем (куда только девался унылый тон? Перед нами прежняя Инесса, неугомонная, энергичная):
«Создали здесь организацию социал-демократическую. Сейчас же эсеры последовали нашему примеру. Устраиваем рефераты, кружки, теперь хотим устраивать дискуссионные собрания с с.-p., хотя их силы здесь настолько слабы, что не знаю, насколько такие дискуссионные собрания будут продуктивны. Хотим также издавать листок с.-д. — это было бы самое лучшее для нашей публики, так как ведь теперь собрания приходится устраивать под сурдинку, благодаря реакции. Если у вас будет время, напишите что-нибудь для нашего листка и пришлите мне — наш листок будет носить самый популярный характер, это будет скорее почти вроде пропагандистских листов, так как нам хочется приспособить его к беспартийной публике, которой здесь очень, очень много. Ссыльных здесь около 300, и — боже мой, какая теперь разношерстная публика попадает в ссылку!» (фонд Музея революции СССР, № 33308/2).
С изданием листовок ничего, конечно, не получилось; трудно было рассчитывать на какую бы то ни было издательскую деятельность в условиях мезенского бытия, пускай самую малую. И все-таки заслуживает уважения тяга Инессы к печатной пропаганде (в данном случае — к пропаганде письменной!). Вера в силу правдивого печатного слова свойственна ей на самых различных этапах жизни и деятельности. Всегда, когда только представляется малейшая возможность, берется Инесса за создание газеты, журнала, листков.
Среди фотографий, сохранившихся у дочери, Инны Александровны, имеются два неказистых любительских снимка — две группы: Инесса и ее товарищи по мезенской ссылке. Один раз снимались на крыльце бревенчатого северного дома, другой — на лугу, примостившись вокруг какого-то поваленного суковатого дерева. Инесса — единственная женщина в группе. Ее окружают бородатые и безбородые друзья-товарищи в картузах и поярковых шляпах. А она с непокрытой головой, тугие косы лежат на плечах, платье темное, только маленький белый воротничок оттеняет лицо. Изменилась? Чего уж тут удивляться — тюрьма, ссылка не красят.
Инесса Федоровна была еще где-то на пути в ссылку — на этапе или в архангельской одиночке, когда в Пушкине разыгрались драматические события. О них она впервые узнала уже в Мезени, раскрыв московскую газету «Час». Хроникальная заметка, помещенная под рубрикой «Московская жизнь» в номере от 24 ноября 1907 года, сообщала: