Фридрих спросил:
— Что теперь будет?
Отец тяжело вздохнул:
— Меня, конечно, вызовут для допроса. Что потом — не знаю. Нужно было мне промолчать… — Он съежился и стал вдруг казаться совсем маленьким. — Мы с Рудольфом больше двадцати лет дружили. Вместе ходили на концерты. Я учил его дочку играть на виолончели… Фридрих, кругом царит бессмыслица. Соседи доносят на соседей. Друзья — на друзей. Все боятся. Какие ужасы еще нас ждут?
Фридрих усадил отца на диван и налил ему чаю.
— Сиди здесь, отец. Я пойду за дядей Гюнтером.
Дядя Гюнтер расхаживал по комнате, пока Фридрих с отцом рассказывали.
Потом он поставил стул напротив дивана, где они сидели, и посмотрел прямо на них.
— Вы понимаете, что нужно делать?
Отец кивнул:
— Мы должны уехать.
— Уехать из Троссингена? — спросил Фридрих. — Но мы же вернемся к прослушиванию?
Отец жалко сморщился:
— Прости… Мне так жаль.
Дядя Гюнтер очень серьезно покачал головой:
— Фридрих, ты не понял. Не из Троссингена. Мы должны уехать из Германии.
— Сынок, если бы можно было как-то иначе избежать опасности…
— За нами теперь будут следить, — сказал дядя Гюнтер.
Фридрих обмяк, привалившись к спинке дивана. Уехать из Германии? Покинуть дом, где он прожил всю свою жизнь? Все закружилось, голоса отца и дяди доносились будто издалека.
Как можно скорее… завтра… Мы с Фридрихом пойдем на работу как обычно… Забери деньги из банка, только не слишком много, чтобы не вызывать подозрений… Соберите вещи заранее… Нужен предлог… В Берлин, повидать Элизабет… Встретимся у Гюнтера… Будем идти по ночам, а днем спать под открытым небом… На юг… Берн, Швейцария…
Фридрих посмотрел на отца, на дядю Гюнтера. Неужели это все взаправду?
Он медленно побрел к себе наверх. В спину ему неслись тихие голоса из гостиной. Папа и дядя Гюнтер строили планы побега.
Фридрих, глубоко несчастный, присел на край кровати. Все его надежды и мечты развеялись. Привычный мир разбился вдребезги. Как могла жизнь перемениться в одну минуту?
Он тронул рукой прислоненную к кровати виолончель. Завтра ночью они унесут музыкальные инструменты к дяде Гюнтеру. В его квартире есть кладовка, где их можно спрятать. И сколько они там будут томиться? Месяцы? Годы? Вечно?
Фридрих вынул из кармана гармонику и стал играть «Иисус — всегдашняя мне радость» — финальный хорал из кантаты № 147 Баха. Невольно вспомнил, как впервые его услышал.
Он еще ходил в детский сад. Они с отцом зашли в музыкальный магазин — купить смычок. Посреди зала стоял граммофон в резном деревянном ящике. Играла пластинка — тот самый хорал. Фридрих замер как зачарованный. Когда музыка кончилась, он стал упрашивать хозяина магазина поставить пластинку еще раз. Тот согласился. Вечером Фридрих, стоя перед отцом, размахивал расческой как дирижерской палочкой и напевал мелодию, словно рассказывая что-то. Он тогда впервые попробовал дирижировать и до сих пор помнил, с каким изумлением и восторгом ему хлопали отец и Элизабет.