Вдруг в дверь грубо постучали. Фридрих оглянулся на отца:
— Ты кого-то ждешь?
Отец покачал головой.
Он прошел в гостиную и выглянул из-за занавески.
— Это за мной. Фридрих, слушай внимательно. Молчи, ничего не говори, в чем бы меня ни обвиняли.
— Отец… — У Фридриха что-то сжалось в животе.
Отец крепко его обнял:
— Прости, это все из-за меня. Главное — молчи, что бы ни случилось.
Потом отец отпустил его и отпер дверь.
На пороге стояли двое штурмовиков в коричневых рубашках. Один — низенький и толстый, другой на целый фут выше своего напарника.
— Господин Шмидт, — сказал высокий, — я — капитан Эйфель, а это капитан Фабер. Можно войти?
Они шагнули в прихожую, не дав отцу времени ответить.
Эйфель кивнул на багаж:
— Куда-то уезжаете?
— Да, в Берлин, к дочери.
Штурмовики вошли в гостиную и осмотрелись. Отец шел за ними, Фридрих держался поближе к нему. Никто не стал садиться.
— Видите ли, господин Шмидт, в том-то и вопрос, — проговорил Фабер. — Нам сообщили, что вы направляетесь в Берлин повидаться с дочерью. Однако вашей дочери сейчас нет в Берлине. Она вместе с дочерью начальника полиции готовится к митингу в Мюнхене и пробудет там все выходные.
— Мы… У нас в Берлине есть еще родственники, — сказал отец.
— Они тоже будут на митинге в Мюнхене, — ответил Эйфель. — Поездка в Берлин — всего лишь прикрытие, так?
У Фридриха даже голова закружилась от внезапной догадки. Вот почему Ансельм сегодня утром от него отстал! Он знал, что Элизабет с Маргаретой поедут на митинг в Мюнхен. Сообразил, что Фридрих врет, и наябедничал своему отцу — начальнику полиции. Теперь и отец Фридриха попался на лжи.
— К сожалению, вам придется отложить поездку, поскольку у вас нет никаких дел в Берлине, — сказал Фабер.
— И мы вас попросим проследовать с нами в участок. Для беседы, — сказал Эйфель.
— По какому поводу? — спросил отец.
— Там все объяснят. Прошу! — Фабер приглашающе повел рукой.
— Да, конечно. — Отец оглянулся на Фридриха. — Я уверен, это ненадолго.
Эйфель подошел вплотную к Фридриху, разглядывая его лицо.
Фридрих попятился.
— У мальчика уродство. Он также и в уме поврежден?
Эйфель говорил таким тоном, словно Фридрих не стоял так близко, что чувствовал запах у того изо рта.
— Он не урод и не слабоумный! — ответил отец. — Он очень талантлив! Это всего лишь родимое пятно.
— Мерзость какая, — откликнулся Эйфель. — Есть кому о нем позаботиться?
— Да, — сказал отец. — Я о нем забочусь. Я ведь через пару часов буду дома, верно?
Штурмовики переглянулись.
Фабер изогнул бровь.
— А кроме вас есть кому за ним присмотреть? Мало ли, вдруг вы будете отсутствовать дольше. Если что, мы можем его отправить в соответствующее заведение. Вы слышали о Доме неблагополучных детей?