— Я говорила о своей дочери.
Такое короткое предложение, заставившее напрячься каждый мускул в теле ублюдка. Он все еще не смотрел на собеседницу, но теперь, она была уверена, впитывал каждое ее слово кожей.
— Она придумала этот мир. Она создала эту иллюзию, облачив ее в самые проникновенные слова. Ассоль, — Ярославская едва не подавилась, произнося имя дочери на манер своего мужа, так, как привык называть ее подопытный, — скрупулезно ткала каждый ажурный завиток, чтобы он получился красивым, интересным, завлекательным. Она создала прелестную, изумительную ткань. Для тебя.
Он стиснул зубы так сильно, что Ярославская услышала их скрежет, а затем его глаза медленно открылись и немигающе уставились на нее.
— Что значит "для меня"?
Доктор холодно рассмеялась.
— То и значит, нелюдь. Она создала иллюзию под названием "любовь" только для тебя. И создала ее по моему поручению.
Он ухмыльнулся настолько жутко, что доктор услышала шаги позади себя — Покровский вплотную приблизился к ее стулу.
— Можешь говорить, что угодно, я тебе не верю.
— Она читала тебе те книги, которые ей приносила я. Она научила тебя писать на бумаге, которую клала в ее сумку я. Она считала с тобой на палочках, таких бледно-розовых, и смеялась, когда ты, впервые увидев их, принялся обнюхивать и сразу же засунул несколько штук в рот, попытавшись сжевать.
Теперь доктор смотрела, как заходили ходуном желваки на скулах у заключенного.
— Вы слушали те песни, которые я сочла способными повлиять на твое психоэмоциональное состояние. Затем моя дочь учила тебя танцевать, жалуясь мне каждый день, как ты оттаптываешь ей ноги. Это ведь именно ты порвал ремешок на ее голубых сандалиях.
Доктор глубоко вдохнула в себя воздух, пропитавшейся вонью крови и пота нелюдя. Она определенно будет скучать по атмосфере боли, царившей между ними все эти годы.
— Это была своеобразная социализация объекта. Дрессировка. Как дрессируют пойманное в лесу животное, приучая его ездить на велосипеде или приносить в зубах тапочки. Никакой разницы. Метод кнута и пряника. Кнут ты получал от меня. Ну а пряником для тебя стала Ассоль.
— Убирайся.
Сказал тихо и хрипло, но с такой угрозой в голосе, что Ярославская невольно вздрогнула и тут же возненавидела себя за эту слабость, стараясь незаметно для оппонента собрать оставшиеся силы и спокойствие и продолжая рассказывать обо всем, что прочла в эти дни в дневнике дочери. Обо всем, что, как справедливо думал нелюдь, знать должны были только эти двое.
— И ты знаешь, моя дочь в чем-то даже превзошла меня. И если я знала все досконально о твоем теле, то она изучала твою душу. Впрочем, ведь она не побрезговала и телом, так, нелюдь?