— Это догма.
Она смеется и в то же время смущенно прячет взгляд.
— Научила на свою голову. Не думала, что ты религиозен, Саша.
Киваю, чувствуя, как обжигает грудь ее дыхание. Ее взгляд становится серьезным. Что-то неуловимо изменилось в доли секунд. Между нами. Напряжение заискрилось в пространстве, и казалось, если протянуть руку, то ее ударит разрядами электричества. А может быть, это мое сердце начало отбивать сумасшедший ритм, оглушая, отдаваясь гулом в ушах, больно ударяясь о ребра. Ладонью провести по ее лицу, желая закрыть глаза от удовольствия и не смея этого сделать, чтобы не пропустить ни одной ее реакции. Такая вкусная моя девочка. Так сладко сбивается ее дыхание и начинает хаотично вздыматься грудь.
— Ты — моя религия.
Чтобы ахнула от неожиданности, а я в губы ее сочные своими впился, и мы оба застонали. Впивается пальцами в мои волосы, приподнимаясь на носочках и прижимаясь горячим телом к моему. Оно обжигает. Снова. Я думал, со временем перестану ощущать его смертельное тепло. Хрена с два. С каждым разом каждое прикосновение к ней, каждый поцелуй казались лучше, слаще, безумнее.
Рукой скользнул по ее спине вниз, сжимая в ладони упругие ягодицы. Впервые. Отстранилась и смотрит широко открытыми, потемневшими глазами, чтобы выдохнуть рвано и снова к губам мои приникнуть. Только она умела так. Потом у меня будут сотни женщин, но ни одна из них не будет сводить с ума искренностью своей реакции. Когда молча. Когда ногтями до боли в мои плечи. Когда лихорадочными глотками воздух. И шепот бессвязный. И глаза закатываются. Когда откинутая голова. И мурашки на белоснежной коже.
А меня ведет. На реакцию ее. На стоны тихие. И прокушенную до крови губу. Меня толкает куда-то вниз. К ней. Кровь алую слизывать жадно и тут же кусать, отмечая ее своей болью. Сильнее грудь сжимать круглую, сатанея от того, насколько острые соски. В ладони упираются. Сдернуть вниз корсаж платья и лбом к ее лбу, чтобы не взвыть. Приподнять ее вверх, усаживая на свои колени, чтобы жадно к соску прильнуть. Кусая. Посасывая. Прислушиваясь к звукам ее голоса, к ее телу, извивающемуся на мне. Честная. Донельзя честная. Такая жадная, моя девочка. Алчно берет все, прижимая мою голову к своей груди и ерзая на моих коленях. А в голове яркими вспышками осознание ее власти надо мной. Над телом моим. Над эмоциями. Над желанием животным сожрать ее. Следы свои на ней оставить. Везде. Синяками. Поцелуями. Укусами. И в то же время на части раздирает желание любить ее нежно. Смотреть целую вечность, как плавится под моими ладонями, дыша часто и тяжело, пока у меня срывает все планки от запаха ее тела. Никогда такого не было. С другими всегда только секс. Иногда по собственному желанию, иногда под действием лекарств. Всегда только стремление получить разрядку. Нет, я не насиловал тех женщин. Никогда. Они такими же пленниками были, как и я. Но и ласковым никогда не был. Даже с теми, у кого первым становился. А ей… ей всю нежность хотел… всю, которая во мне есть. Я же до нее не знал вообще, что способен на эту нежность. Что любить способен и наслаждение доставлять.