Отстранился назад, опускаясь на согнутые ноги.
— Нет. Бесом.
Смотреть не могу на слезы ее. Кажется, в душу острым лезвием каждая вонзается.
— Что еще хочешь спросить?
* * *
Вот так происходит узнавание. Не тогда, когда в любви признаются, и не тогда, когда сексом занимаются, и даже не тогда, когда все нутро наизнанку выворачивают в откровениях, а когда ты ждешь, что твои раны залечат. Не важно как. Не важно, какой ложью и каким чудом это сделают. Я была так наивна, что приняла бы любую за чистую монету… но, нет, он ударил. Туда где кровоточило. Метко разворотил края раны в стороны. Цинично, я бы сказала. Я руки в кулаки сильнее сжала, глядя ему в глаза — ни одной эмоции, как занавес упал. Между мной и им. Плотный черный занавес с потеками грязи.
Мне было нечего спросить. Все, что хотела, я услышала. Наверное, я ждала оправданий или хотя бы каких-то извинений, каких-то мифов или сказок.
— Ничего, — шепотом прерываясь на всхлип, — н-не хо-хочу.
Держать второй удар оказалось еще больнее. Я еще не научилась… встала с тюфяка, чуть пошатываясь, и просто пошла к выходу из клетки.
* * *
Я терял ее второй раз. Потом я даже привыкну к этому состоянию. Вечно балансировать на ногах, раскинув руки в стороны и глядя вниз на качающуюся веревку. А до земли сотни и сотни километров. И она за спиной. Та, которая решает, столкнуть меня вниз или позволить дойти до конца.
Потом я привыкну доказывать себе и ей, что только мне принадлежит. А тогда я чувствовал, как покрывается трещинами первый слой бетона. От хаотичных ударов сердца, оголтело забившегося, когда снова голос ее услышал ослабленный. Бесцветный. Голос не моей девочки.
Я терял ее второй раз, а мне казалось, она не одна уходит, а часть меня с собой забирает. Душу вынула и уносит с собой.
На ноги вскочил и за ней кинулся. Если не прикоснусь, не почувствую тепло ее кожи, свихнусь. Даже если оттолкнет. По хрен. Хотя бы на миг ощутить. В охапку ее и к груди своей прижал, пряча лицо в шелке ее волос.
— Совсем ничего? Лгала мне, значит? Лгала, что любишь?
Отбивается, а я руки ее за запястья перехватил и выдохнул резко, увидев тоненькие раны.
К губам приложил ладонь, ощущая, как обжигает ее кожа губы.
— Откуда это?
Пальцами за подбородок взялся, поднимая бледное лицо кверху. Хрупкая. Такая беззащитная и хрупкая в этот момент, что кажется, можно сломать одним неосторожным движением.
* * *
Это было неожиданно. Нет, не то, что схватил и к себе прижал, а то, что ничего со мной не произошло. Ничего, кроме дикого, отвратительного восторга чувствовать его руки на своих плечах и волосах и слышать бешеное сердцебиение… а вместе с этим трястись уже от ненависти к себе. Потому что он воняет ею, а я готова стерпеть, лишь бы не убирал руки, и еще раз лезвием по той же ране. Сопротивляться отчаянно под звуки его голоса, извиваясь и пытаясь вырваться, упираясь ему в грудь кулаками. Пока за руки не схватил и ладонями вверх не перевернул, а там полосы рваные от десятки, которую вгоняла под кожу. Он ладони к своему лицу прижимает, а меня еще сильнее трясет, как в лихорадке.