— Десять, — толкнула в грудь, — их десять. За каждый год по одной, — на его застиранной футболке следы от моей крови пятнами, — сегодня как раз десять. Не люблю, — задыхаясь и теперь уже по щеке, по одной, по второй, и рваные раны о его щетину больно цепляются, — не люблю… ненавижу. Ты и они… ненавижу. Отпусти.
* * *
Пусть бьет лучше. Пусть кричит и плачет, чем уйдет вот так, молча.
Потому что я ко всему привык. К ненависти привык. К крикам, к боли. Я без нее не привык. Не смогу уже никогда без нее. Легче ножом по горлу себя, чем позволить уйти. Намертво с ней связан. И слова ее эти. Продолжает лезвиями полосовать по сердцу. Пробивая каменную стену вокруг него.
Трещинами. Толстыми, извивающимися трещинами.
— Ненавидь, — снова к себе притягивая, — ненавидь. И никогда больше так не делай.
Отстранил от себя, заглядывая в наполненные кристальными слезами глаза.
— Никогда. Себя. Не смей. Меня режь лучше. Хочешь?
Кулон маленький серебряный на шее ее болтается.
Сжал в ладони и за цепочку к себе притянул.
— Меня на куски изрежь. Тебя не дам. Моя, помнишь?
* * *
Не помню, ничего не помню. У меня истерика началась, потому что я в голосе его слышала, что фальши нет, в глазах видела, в словах НАШИХ.
— А она? — вырвала из его рук цепочку — Она тоже твоя? Почему, Сашааа? Почему? Это меня режет везде. Почему ты с ней… почему тот смотрел? Что это за грязь Саша? Чего я не знаю? О чем ты мне врал или молчал?
* * *
— Не моя она, — склонившись над ней, так близко, что слышу, как сердце ее отбивает фантастически быстрый ритм. Я его грудью своей чувствую. Как и то, насколько хочу оградить ее от дерьма этого, которым провонял сам с ног до головы.
— Только ты моя. Только тебя люблю.
Дернул ее на себя, схватив за плечи.
— Вот именно, грязь это. Не вступай в нее, Ассоль. Мне доверься. Просто поверь, что тебя люблю.
В уголках глаз снова слезы хрустальные собрались.
— Не вступай. Я тебя на руках через нее проведу. Просто доверься.
* * *
— Неееет… нет… нет. Не надо. Я ведь не идиотка. Не надо меня страусом… головой в песок.
Руки его сбросила, плечами повела и тут же сама в его рубашку пальцами впилась.
— Не смогу я так. Нет любви никакой, если ты со мной и с другими. Нету, Саша. Не любовь это, а мерзость тогда. Фальшивка. Хочешь, я под кого — то при тебе лягу? А, Саш? Хочешь, я с другими трахаться буду, а тебя попрошу терпеть… а тебе скажу, что только тебя люблю?
* * *
Сам не понял, как от себя оттолкнул. К решетке спиной. Ощущая, как ярость в венах вспенилась, как задымилась от нее кожа, и дым этот в ноздри забивается, щиплет болезненно и мерзко, вызывая желания выблевать собственные кишки.