Второй шаг. Третий.
Навстречу ему из развалин шла женщина.
Женщина с флейтой?
– Там сначала был цирк. Арена, трибуны… Но цирк быстро занесло песком. Я никогда раньше… Она подошла, и кошка тоже, и мальчик из огня. Мы поговорили, и все. Она сыграла мне на флейте. Это же ничего, если мы поговорили?
– Ты молодец. Ты даже не представляешь, какой ты молодец!
– Я потом хотел еще раз – туда. Не получилось. Она предупреждала: это случайность. И велела искать способы. Только способы должны искать вы. Мне еще рано. Вы ищите, вы хорошенько ищите. А если у вас не получится… Не бойтесь, я быстро расту.
Кавалер Сандерсон опустил раковину.
– Здравствуйте, госпожа Ван Фрассен, – произнес он в мертвой тишине. – Вы меня не помните? Я Гюнтер Сандерсон, вы купировали мне инициацию. И потом приходили, в интернате. То есть это я был в интернате. А вы были здесь, так? Ну, теперь мы оба здесь.
Регина Ван Фрассен уронила флейту.
Контрапункт
Жизнь и смерть, или Блюз обслуживающего персонала
Мы путаем старость и дряхлость. Именно поэтому дряхлые юнцы так любят высмеивать могучих стариков.
Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка
– Знаешь, мвензи
[22], мне повезло в этой жизни,
Ты знаешь, мвензи, мне повезло в этой жизни,
Я всех краше и всех умней,
Я обслуживаю богатых парней,
Они пьют и едят и думают обо мне:
«А не подкатиться ли нам к этой шиксе?»
Нет, белый бвана, мы не плечевые,
Да, белый бвана, давай чаевые,
Да и нет, нет и да,
И еще улыбка, тащись, мудак.
– Ты? Не знаешь?!
– Да. – Папа обиделся. – Да, я не знаю, что случилось с Нейрамом.
На острых, обтянутых кожей скулах играли каменные желваки. Еще недавно это было бы страшно. Сейчас Тумидусу хотелось встать и уйти, но он не мог. «Что ты имел в виду, говоря о рабстве? – спросила издалека Рахиль, возрождая скандал на заседании Совета антисов. – Ладно, молчи. Я об этом ничего не знаю и не хочу знать. У каждого из нас есть моменты, о которых лучше не напоминать…» Я напомню, пообещал ей Тумидус. Я так напомню, что чертям станет тошно.
– Двадцать лет назад, – уточнил консуляр-трибун. – Я думал, ты в курсе.
– Да хоть сто! Я что, сторож вашему Нейраму?
– И он тебе никогда не рассказывал?!
– Нейрам Саманган, – Папа Лусэро превратился в чиновника, записного бюрократа, подчеркивая официальность заявления, – не делится со мной подробностями своей личной жизни. Я не вхожу в число его близких друзей. Не уверен, что у него вообще есть близкие друзья.
– А у тебя? – спросил Тумидус.
Карлик смерил помпилианца взглядом:
– У меня? – Белые, лишенные зрачков глаза блестели, отражая свет месяца. – К сожалению, есть. К моему, понимаешь ли, глубочайшему сожалению. С такими друзьями я, похоже, никогда не сдохну.