. То, что до этого мы необоснованно называли как
вещь, теперь получает своё законное определение.
Это весьма важный пункт логики Гегеля, который требует дополнительного разъяснения. Чтобы вещь могла существовать на собственной основе, она должна созреть и достичь развитого состояния. Семя, эмбрион, неразвитое состояние вещи не раскрывают всех её потенциальных возможностей, хотя уже содержат их в себе. Поэтому такие состояния вещи можно с полным правом характеризовать как вещь в себе. "Когда мы останавливаемся только на "в себе" предметов, мы понимаем их не в их истине, а в односторонней форме голой абстракции. Так, например, человек в себе есть ребёнок, задача которого состоит не в том, чтобы оставаться в этом абстрактном и неразвитом "в себе", а в том, чтобы стать также и для себя тем, что он пока есть лишь в себе, а именно свободным и разумным существом. И точно так же государство "в себе" есть ещё неразвитое патриархальное государство, в котором содержащиеся в понятии государства различные политические функции ещё не конституировались соответственно своему понятию. В том же смысле можно также рассматривать росток как растение в себе. Эти примеры должны показать нам, что очень заблуждаются те, которые думают, что "в себе" вещей или вещь в себе есть вообще нечто недоступное нашему познанию. Все вещи суть сначала в себе, но на этом дело не останавливается".[8]
Из приведённой цитаты следует, что развитие, трактуемое в данном случае как вызревание, это существеннейший признак вещей. Все вещи развиваются, в том смысле, что переходят из состояния в себе в состояние для себя. И только достигнув такого развитого состояния, состояния для себя, вещь становится способной к существованию на собственной основе.
Следовательно, познавать сущность вещи следует, основываясь на изучении не любого её состояния из числа тех, которые можно обнаружить в истории её развития или в мере её наличного бытия, а на изучении самого развитого состояния вещи, которое она неминуемо обретёт в процессе своего развития. Здесь уместно вспомнить сказку Ганса Христиана Андерсена о гадком утёнке. Обидного названия "гадкий" птенец удостоился именно потому, что, глядя на него, никто не мог определить, кто же он такой на самом деле, и потому все принимали его за нестандартного детёныша утки до тех пор, пока он не сформировался во взрослую особь, которая оказалась прекрасным лебедем.
Без понимания этого положения легко пойти по пути познания сущности той или иной вещи, основываясь на изучении такого её состояния, которое наиболее привлекательно для самого исследователя, но которое вполне может оказаться непригодным для этого по причине своей неразвитости. В результате это будет то самое возвращение наивного сознания "к абстрактной непосредственности", о котором предупреждает Гегель. Такими необоснованными симпатиями пользуется, например, первобытнообщинный строй, которому, в силу его кажущейся простоты и ясности, исследователи феномена социальной материи отдают предпочтение, пытаясь посредством изучения такого неразвитого состояния человечества определить его сущность. Здесь же, видимо, следует искать ответ на вопрос: как из девушек-ангелов получаются отнюдь не ангельские жёны? Следовательно, существование вещи обосновано не только со стороны существования других вещей, но и со стороны самой вещи, достигшей в своём развитии зрелого, дееспособного состояния.