– А ты моралист! – Фока сплюнул и шагнул к Танину. – Я тебе тоже кое-что скажу, Андрей. Нас здесь пятеро, так? Значит, каждому причитается по пятой части. И я буду поступать со своей частью как захочу.
Ганин вздохнул:
– Ничего-то ты не понял.
– А я и не обязан! Я свое хочу забрать!
Рука Ганина, которая минуту назад держала стакан с водкой, описала полукруг и кулаком прилетела Фоке в челюсть.
– Ты… – выдохнул Фока кровавым пузырем и стал оседать.
Прилетела вторая рука, снова попала в челюсть.
Фока попытался уцепиться за куртку Ганина, промахнулся и упал лицом в землю.
– В этом танке гибли ребята, Фока. Там мог быть мой дед. Или твой. Или Сереги со Степой. И ребята эти знали наверняка: если сейчас бросить танк – сбежать, дернуть, отдать его фрицам на распил – будет плохо. Всем будет плохо, Фока. Их женам, детям, внукам, правнукам. Будет плохо мне и тебе. А ты заладил, как тот черт: «Мое! Мое хочу забрать!»
Пальцы Фоки сжались, зарылись ногтями в землю. Под головой его расплывалось маленькое красное озерцо.
– У меня все. Если тебя это не устраивает, можешь валить! – Ганин поднял голову. – Я ко всем обращаюсь! Если есть что сказать, говорите! Или если вам что не нравится, собираем вещи и разбредаемся. Нету больше отряда!
– Не кипятись, Андрей, – Виктор Сергеевич поднялся со своего места. – Я с тобой.
Серега и Степан переглянулись. Серега осклабился:
– И что, Андрей? А если бы мы с тобой так встали, ты бы и меня по морде?
Ганин, выпрямившись, смотрел на него. Виктор Сергеевич подошел и встал рядом. Засунул пальцы за пряжку ремня. Там у него на ремне, знал Ганин, висел нож: небольшой, не длиннее ладони.
В костер будто подкинули дров. Он полыхнул, искры выпрыгнули и унеслись навстречу луне. Полной? Ганин на секунду повернул голову, чтобы посмотреть. «Полной, – с каким-то злым удовлетворением констатировал он. – В полную луну все беды. Люди превращаются черт-те во что».
На земле застонал Фока, сжал грязными пальцами лицо.
Ситуацию разрядил Степан. Шмякнув смачный подзатыльник брату, он прикрикнул:
– Слышь, воин. Утихни.
От шлепка Серега был вынужден опереться ладонью об землю, чтобы не загреметь мордой в костер. Вскочив, он боднул головой в Степу: «Че ты?» Впрочем, в восклицании этом не было злобы. Как собака, которую огрели за провинности, ластится к хозяину, так и Серега, получив леща, вскинулся по привычке, но пойти против старшего брата он не мог: в голосе и позе его очевидно было нежелание раздувать конфликт. В Серегиной деревенской семье иерархия блюлась строго: старшие били младших и никогда наоборот. Серега, будучи младшим, впитал этот закон с малолетства.