Эта просьба для них давно стала кодом для проявления взаимной нежности, но Сергей почему-то медлил.
– Ты меня, наверное, разлюбил? – обиделась жена.– Может, за служебными делами забыл, что я твоя единственная и неповторимая? Или у тебя…появилась юная пассия с осиной талией и длинными ногами?
– Ириша, я же неисправимый однолюб, – он, как в первые годы супружества, легко поднял ее на руки. Ему показалось, что она, несмотря на шестнадцать лет совместной жизни, осталась по-девичьи изящной, красивой и желанной.
– Сережка, не шали, – счастливо рассмеялась она, – Уронишь, осколков не соберешь, я очень хрупкая.
– Осколков не будет, драгоценная моя,– прошептал он пылко. В ее манящем взгляде теплилось неутолимое желание. Он это понял без слов по сияющим злато-карим зрачкам, в которых истаивал мед. Еще никогда она не была столь желанной. Может, потому, что поглощенный работой, он долго сдерживал себя.
– Эх, искусный соблазнитель, сердцеед, – сладко потянулась жена и, дразня его, ловко выскользнула их его рук.
– Не торопись, остынь, вдруг Юлька неожиданно возвратиться и застанет нас врасплох, неловко будет. Получится, как в эпизоде «Москва слезам не верит», – посетовала она, понимая тщетность своей бдительности.
– Мы успеем, дорогая,– настаивал он, пребывая во власти сжигающей страсти.
– Хорошо, но в таких делах не следует торопиться. Влюбленные ведь часов не наблюдают. Какой ты нетерпеливый, словно с голодного края, – пожурила и согласилась Ирина. Когда он принес ее в спальню, сбросила с плеч легкий халатик, представ в великолепной наготе. Невольно закралось подозрение, что она, предвидя такой финал, сознательно разыграла эту любовную сцену. Решила хмельными чарами умиротворить мужа и склонить к согласию на отказ от следствия.
Она была неотразима и восхитительна в раскованности и смелости. Воскресила в его памяти хмельные дни и ночи медового месяца, продлившегося тогда на полгода, когда Ирина ощутила зачатие и явные признаки беременности. Сергей дольше обычного, стараясь запечатлеть в памяти каждую линию ее смуглого загоревшего тела, ласкал нежным взглядом ее нисколько утратившую девичьих форм, гибкую фигуру.
Она была все также свежа, подобно розе с росой на лепестках в утреннем палисаднике. Устыдившись, она прикрылась краем простыни, разметав на подушке роскошные золотисто-пшеничные волосы.
– Ира, Ириша, Ирочка-а, – страстно прошептал он. – Как ты очаровательна и прекрасна…эти мягкие, словно шелк волосы, ласковые глаза и губы. Сокровище мое ненаглядное…
– Ты раньше мне об этом не говорил, – озорно упрекнула она и вдруг у нее возникла мысль оттолкнуть, проучить мужа за строптивость. Но преодолеть охватившую ее страсть она уже не смогла.