Что-то сновало по полу, перекатывалось тряскими комьями, издавая писк и сопение. И только как следует приглядевшись, Гартмут разобрал, что на полу копошатся, сбившись в тесные кучки, премерзкого вида человечки в полосатых колпаках. Завидев его, они бросились врассыпную, и Гартмут, содрогнувшись, отступил обратно на лестницу. Гадкие карлики бегали у него под ногами, и он в страхе громко закричал, угрожающе выбросив в их сторону сжатый кулак.
Беготня моментально стихла. Он стоял на лестнице, сотрясаемый крупной дрожью. Весь пол был усеян большими круглыми гугельхупфами — сладкими кексами, посыпанными сахарной пудрой. Эта пудра устилала пол в промежутках между кексами — в полумраке комната походила на засыпанный снегом баштан, усеянный черными тыквами. Карлики исчезли.
Гартмут понимал, что произошло нечто необычное и страшное. Повинуясь первому порыву, он бросился в соседнее помещение, тихонько взял из угла большое полотно и быстро собрал в него все гугельхупфы. Потом щеткой собрал всю пудру и высыпал ее на собранные кексы. Пахли они просто умопомрачительно, но что-то подсказывало ему, что нельзя отщипнуть ни кусочка. Получившийся большой узел он отволок наверх, в свою комнатушку, и сунул до времени под кровать. Нужно было торопиться — уже настало время первых посетителей. Он решил, что придумает позже, куда девать проклятый узел.
Час был ранний, едва рассвело. Успев разложить по полкам свежий хлеб и открыв двери пекарни, Гартмут разглядел в предутреннем сумраке, что перед входом в пекарню маячит какая-то фигура — мужчина в плаще и с тростью. Обычно в этот час посетителей было больше, но Гартмут любезно поздоровался с мужчиной и пригласил его внутрь. Тот, поколебавшись, вошел и остановился, словно не понимая, зачем он сюда забрел.
Гартмут знал в лицо всех обитателей Дармштадта, но об этом человеке только слышал. Никогда ему не приходилось встречать более странной внешности. Мужчина был высок и худ, носил длинные черные волосы, обильно пересыпанные сединой, руки его, покрытые какими-то отвратительными корками, как от ожогов, сжимали тонкую черную трость. Двигался он неловко, приволакивая левую ногу. Вся левая сторона его лица была неподвижна, уголок рта оттянут книзу и источал слюну, а глаз был скрыт бельмом, сверкающим, как яичный белок. Правый глаз, огромный, черный и круглый, как у ворона, уставился, казалось, в самую душу Гартмута.
В пекарню Шоске пожаловал Карл Готлиб фон Берлепш, отпрыск известного знатного семейства. Разные темные слухи ходили вокруг этого человека, жившего в полном одиночестве на краю города в старом высоком доме с окнами, которые всегда были закрыты черными потрескавшимися ставнями. В городе он появлялся редко — и всегда вокруг него образовывалась пустота.