Но вечером нашли Кропфа в его комнате — он тяжело дышал и, кажется, был в беспамятстве. В больнице у него обнаружился сильнейший менингит. Поправился он только через полгода и вышел из больницы другим человеком — тихим слабоголосым инвалидом, опирающимся на палку. Болезнь совсем отшибла ему память, и вскоре он был отчислен из университета за неуспеваемость.
Окружающие рассудили, что Гартмуту просто повезло, иначе бы Кропф разделал его в капусту. Вызовы на дуэли участились — Гартмут представлял собой легкую добычу, ведь все теперь знали, что драться он не станет, а значит можно за его счет добавить себе лавров отъявленного задиры. Но ко всем агрессорам Гартмут проявлял непонятное дружелюбие, сердечно здоровался, подсаживался за стол, хлопал по плечам — и, как бы забияки ни сопротивлялись и какими бы ругательствами ни сыпали, одного за другим находили их после в самом жалком состоянии, с сильным жаром, а в больнице обнаруживалась у них скарлатина, ветряная оспа, столбняк. Трех заболевших было достаточно, чтобы окружающие поняли, что со странным дармштадтцем лучше не связываться. Вокруг него установился вакуум, которого он, казалось, даже не замечал.
Профессор Гелднер довольно регулярно беседовал с необычным студентом, стремясь выведать его планы и натолкнуть на мысль о защите диссертации и научной стезе. Одна за другой появлялись в университетских журналах и сборниках статьи Гартмута, изучающие процесс формирования персидской медицинской терминологии. Безукоризненные с точки зрения анализа, они между тем сквозили каким-то подспудным знанием, словно автор на деле интересовался не заимствованиями из санскрита и греческого, а чем-то совсем другим, — там возникал обширный пассаж насчет средневековых представлений о возбудителях болезней, тут неожиданно целая страница отводилась описанию растений, которые использовались для изгнания болезнетворных духов. Гелднер, конечно, пытался заинтересовать Гартмута авестийскими текстами, но тот остался к ним равнодушным. Было такое впечатление, что этот юноша упрямо и твердо следует избранной дорогой. Только вот куда она ведет, профессор Гелднер понять не мог.
Однажды — было уже совсем недалеко до защиты диплома — профессор приступил к Гартмуту основательно. Ему нужно было знать, интересует ли того научная карьера. Как ни странно, тот ответил так же прямо и без обиняков. Наука, преподавание и профессорская должность его не интересовали.
Он хотел поехать переводчиком в открывшуюся два года назад германскую дипломатическую миссию в Тегеране.