К новой этой науке Гартмут относился с благоволительным терпением. Мало ли каких микробов и инфузорий они там сумели разглядеть. По его мнению, Левенгук совершил величайший акт духовидения со своим стеклом, и это было тем более замечательно, что понадобилось всего лишь как следует отполировать стеклышко, чтобы весь мир самых крохотных болезнетворных демонов стал виден как на ладони. Наверное, гугельхупф, полученный из малюсеньких тварей, был бы таким крохотным, что сотня этих кексов могла бы поместиться на кончике иглы.
Отношения с русскими врачами у Гартмута складывались непросто. Официально претензии к новому советнику КОМОЧУМа не предъявлялись, поскольку покровительствовал ему сам принц Ольденбургский. Неофициально же за Гартмутом тотчас же закрепилась репутация выскочки и шарлатана, в чьи ловкие сети попала сама государыня. При встречах его сторонились. Из всех сотрудников института особенно усердствовал Данила Заболотный, молодой, но уже опытный бактериолог, побывавший к тому времени во многих экспедициях по изучению чумы и холеры в самых удаленных уголках Азии. При виде Гартмута Заболотный становился преувеличенно любезен, даже угодлив, и начинал с напускной серьезностью выспрашивать, удалось ли ему наконец поймать моровую деву и когда можно ожидать это волнующее событие. Сначала Гартмут отвечал со всеми подробностями, но потом, увидев, что его поднимают на смех, замкнулся и перестал здороваться с Заболотным. Тогда тот избрал новый способ подтрунивания над немцем.
— Га! — громогласно произносил он, столкнувшись с Гартмутом в коридоре.
Этот возглас моментально привлекал внимание спешивших мимо сотрудников, и вокруг Заболотного и Гартмута образовывалась небольшая толпа.
— То це ж наш доктор із Шмеччини! — так же громко, ухмыляясь, продолжал Заболотный. — Здоровенью були, вельмишановний пане докторе! То як, вполювали тих чумних чортів? Що, жодного? Оце ж так! Ану заждіть, от же один просто на вашому плечі сидить! Цур тобі й пек, певельна сило, забирайся геть! — И Заболотный принимался хлопать Гартмута по плечам, стряхивая воображаемого демона, так что Гартмуту, не понимавшему ни слова на малороссийском наречии, оставалось только бежать под издевательский хохот.
Однако особенно неприятной вышла встреча с директором Медицинского департамента МВД Рагозиным. Это был известнейший врач-психиатр, человек резкий и прямолинейный, бывший народоволец, пять лет заведовавший Казанским домом умалишенных, самым большим в России. Лев Федорович Рагозин своих взглядов не скрывал и никого не боялся — это ему приписывали высказывание, что все несчастья в России от того, что царь слаб духом, а царица — умом. Сумасшедшие виделись Льву Федоровичу на каждом шагу, и уж высшее начальство и двор он считал поголовно умалишенными и предлагал лечить тем же методом, что когда-то своих казанских душевнобольных, — физическим трудом.