Иногда он возвращался на Бауманскую с решительным и сердитым выражением лица, как бы готовый к объяснению, и Ольга Николаевна ждала: «Что, если теперь признается?!»
На миг ей представлялась иная, чем у нее, жизнь — полыханье сумасшедших чувств, воспаленных мыслей, мучительных страстей. Нестись, крутясь, в слепящее небо и только молить судьбу, чтобы этот полет длился как можно дольше. «А там — хоть в монастырь», как думалось отчаянным головам в старину.
Однако на деле она безмятежно улыбалась уголком рта, провожая машину, в которую садились ее больные, и подносила к плечу руку, а потом ее опускала, так и не помахав. И «Москвич» недовольным рывком брал с места, словно воля Олега Николаевича приподнимала его над асфальтом, как вертолет.
И когда Олегу Николаевичу было особенно тошно от таких проводов, он оборачивался к Беспалову:
— Едем ко мне. То есть к тебе. Есть еще силы?
Усталый друг, еле шевеля языком, если соглашался, то добавлял: «На полчасика», боясь распеканий Лилианы Борисовны, которая все чаще недоумевала, куда он без конца исчезает. «Делаю моцион, — обычно отвечал он. — Сижу на скамейках».
Дом в Кривоколенном, поставленный, словно коленная чашка, на изгибе переулка, встречал их прежней захолустной тишиной, хотя поблизости гудела и содрогалась улица Кирова, — тишиной подъезда, тишиной «стариковских», как их называл Медведев, квартир. Детей здесь почему-то никогда не было ни видно, ни слышно. Почему? Медведев не выяснял.
Эта тишина, казалось, прислушивалась к их тяжелым шагам, звала к себе, предлагала в друзья, и Беспалов каждый раз готов был оцепенеть от безмолвия, но Медведева такое смирение бесило. Однако навряд ли он сделался бы другом Беспалова, если бы тот его не бесил — не был бы встречным ветром, требующим преодоления.
Войдя в комнату, Олег Николаевич сажал друга в кресло: «Пять минут тебе, чтоб пришел в хорошее настроение, слышишь?» — сам садился на свой агрегат, вращал педали и ручки и краем глаза следил, как Беспалов озирается, не узнавая жилья, ничем не зацепляясь за прошлое и постепенно успокаиваясь. Тем временем закипала вода в электрическом чайнике, Медведев соскакивал со своего сооружения и сыпал в кипяток полпачки чаю. На столе вместо скатерти расстилалась газета, появлялись стаканы, сахар в стеклянной банке, горка пирогов с изюмом, ватрушек, кулебяк с мясом, купленных в ближайшем кафе «Русский чай».
— Не пропадем? — спрашивал Медведев, и они садились за стол.
Теперь Олег Николаевич ждал первой фразы Беспалова. Но тот знал, что любая его фраза огорчит друга, разожжет спор, а потому даже на его вопросы о еде отвечал только мимикой.