Ни о чем другом не скажешь, не проговоришься. Все остальные слова не поддаются. Одним движением руки зачеркиваешь половину исписанного, подумав, рвешь остальное, упорствуешь, начинаешь заново.
Ты чувствуешь неровность странички — и извлекаешь из блокнота маленькое старое письмецо, полученное как-то на китобазе. И читаешь.
«— Бери пример со своей подруги, — сказала мать дочери, которая не высыпается. — Посмотри: твоя подруга в девять уже спит.
— А разве я на уроке в девять уже не сплю? — отвечает дочь.
Этот анекдот я сочинила для «Кляксы» в нашу классную стенгазету. Тебе нравится?»
Долго, Олег Николаевич, ты сидишь, сникая над этим «материалом» в «Кляксу». Только оклик Беспалова при появлении Ольги Николаевны выводит тебя из твоих сложных лабиринтов.
Ты рад, что Ольга Николаевна еще здесь — не на Бауманской и не в отпуске, — но ты не поднимаешь глаз. Она просит тебя встать, пройтись по палате, с костылями и без костылей, с ее поддержкой, ведет на лестницу, внимательно смотрит, как ты спускаешься и поднимаешься, дает советы, а вернув в палату, спрашивает:
— Что это вы сегодня такой уклончивый? И словно побитый?
Глаза у нее испытующие и невеселые. Ты повинно опускаешь голову и садишься вновь за письмо под ее изучающим взглядом. Она уходит, ничего не добавив.
После ее ухода ждать от тебя уже нечего. Пожалуй, ты и двух слов связать не в состоянии. В коротком бессвязном послании забыты даже приветы друзьям и товарищам по флотилии… Что же, сам Виктор давно не писал тебе и такого.
…Неделю, полмесяца, еще неделю ты ждешь ответа.
Подходит конец августа — конец отпуска китобоев. Скоро у них начнется первая без тебя береговая страда — подготовка к отплытию. Нестерпимо об этом думать! Ты откидываешь голову назад, представив себе лица Лени Кранца и Кошелева, когда они возле вертолета обернутся друг к другу, уже нигде не видя тебя.
Теперь ты катаешь Беспалова реже. Тесно, душно, мрачно тебе в палате, в коридоре, при виде белых халатов, хочется суматохи в порту, погрузки! Ты согласен подписывать накладные и ругаться со снабженцами, готов во льды, на необитаемые острова, хоть в брюхо кита, а главное — хочется видеть тех, кто не может сделать тебе инъекцию, но способен запереть тебя в каюте, вытащить из ледяной воды, замерзнуть вместе с тобой на полюсе. Еще разок похохотать бы с ними, забывшись, наслушаться грубоватых ободряющих слов — и уж потом всех отсечь от себя, как ампутируют ногу…
Письма нет. Вместо него в один из последних августовских дней в твою палату вваливаются гости…