Его голос звучал странно. Стал каким-то детским. Воскресенская встрепенулась. Притворяется? Зачем? Да и не в его это характере. Она обогнула кровать и встала перед ним.
– Люся! – широко улыбнулся ей Виктор.
С тех пор он стал ее ребенком. Она заботилась о нем, нанимала медсестер, но навещала редко. Из всей своей тридцатипятилетней жизни он помнил только ее. Память к нему не вернулась. Впав в детство, он погрузился в собственный мир, куда она не могла войти. Он жил рядом, но словно за стеклом – не пробиться, не достучаться. Он и не он. Она не дала ему уйти или Бог вернул его ей – теперь было не важно. Он вернулся, и его можно было любить. Не так, как раньше. Иначе. Как раньше, теперь быть не могло…
Людмила потянула Виктора к себе, прижала ладонь к разбитым губам. «Люся», – промычал он и уткнулся в ее ладонь лбом. Нет, ничего он не вспомнит, никогда. Но это и к лучшему. Ей совсем не хотелось терять его еще раз.
– Ну хватит, хватит, – нежно сказала Людмила. – Хорошая мы с тобой парочка, – она смахнула злую слезу. – Ты сделаешь для меня еще одно дело? Очень важное дело. Хорошо?
Лето пошло на убыль. У Рудавина появлялось ощущение, что время безвозвратно уходит. Людмилу он найти так и не смог. Везде, где она только могла появиться, дежурили его люди. Но прошло уже две недели, а она по-прежнему не давала о себе знать. Разработка девчонки шла успешно. Всемогущий папочка был далеко, мужа убрали. Спрятали надежно и ожидали только его приказа о ликвидации. Рудавин чуть не сделал ошибку, решив сначала, что без него в этой игре вполне можно обойтись. Если уж дойдет до шантажа, то можно будет тянуть сколько угодно. Голос записать на пленку, а самого – в расход. Но он вовремя опомнился: а как эта сибилла заглянет в будущее и выяснит, что муж ее давно уже на том свете. Э нет. Пусть пока посидит взаперти.
Пока девчонку обрабатывали психологически. Пусть поволнуется несколько дней, сговорчивей станет. Как только сдадут нервы, ее можно будет брать голыми руками. Благо есть, кому брать. В этой игре в любом случае можно рассчитывать на победу. Женщина, у которой есть дети, уязвима по определению.
И все-таки больше всего Рудавина волновала Воскресенская. Они познакомились, когда Петра определили ей в замы. Тогда он был моложе. Пришел представляться, а в кабинете сидит этакая дива с золотыми лохмами и поблескивает глазами, рассыпая вокруг оранжевые брызги. Рудавин остолбенел. Он привык помыкать женщинами, но все они были из другого мира – словно неандертальцы. А эта… Сердце екнуло. Эту можно было бы любить, с этой можно было бы…