Виктор, улыбаясь, вертел вазу и так и этак. Он ведь не знал, с какой стороны подойдет к цветам Люся. Они должны быть великолепны с любой стороны. К утру, предчувствуя скорый приход старухи, Виктор заканчивал свою работу, уносил вазу с говорящим букетом в заброшенную комнату на втором этаже, которая когда-то служила сушилкой. Ставил букет в центре на пол и, довольный, отправлялся спать…
Людмила была весьма озадачена, когда он впервые преподнес ей свой «сюрприз». У ее кровати откуда ни возьмись появилась большая глиняная ваза с огромными бледно-желтыми георгинами, украшенными, словно новогодняя елка, листвой яблони и утыканными со всех сторон ветками елки.
В то утро она проснулась не в лучшем настроении. Что-то там не клеилось на работе, сроки поджимали, а никаких стратегических решений в голову не приходило. Она посмотрела на букет и рассмеялась бы непременно, если бы вовремя не заметила Виктора, стоящего на пороге как часовой. Глаза у часового горели любовью.
Людмила наклонилась к цветам и вдруг подумала: «Но где же он их взял? Неужели выходил из дома?» Только этого ей теперь не доставало. Если Виктор начнет шляться по округе, его очень скоро запомнят, могут обидеть, обмануть, а главное – прощай конспирация. Скольких трудов ей стоило купить этот дом на его имя, нанять старуху-соседку за баснословную сумму в обмен на полное молчание. «Ты выходил из дома?» – спросила она. Один ее вопрос сменялся другим, но Виктор молчал, не проронил ни единого звука. Молчал и по-прежнему смотрел ей в глаза. Только восторг в этих глаз постепенно гас, сменяясь глубоким отчаянием. Когда на глазах его выступили слезы, Людмила не выдержала, накинула халат и отправилась искать старуху. Идиот! Что с него взять!
Она едва сдерживала закипавшую злость. Ну хорошо, он идиот, но старуха-то могла бы следить за ним повнимательнее! Людмила ворвалась на кухню и металлическим голосом принялась перечислять Марье Ивановне свои претензии. Ее ничуть не смущал растерянный взгляд пожилой женщины, она имела право выбранить ее от души, потому что за такую зарплату…
«Не кипятись, деточка!» – оборвала ее старуха спокойным ровным голосом. Подошла вплотную, заглянула в глаза, покачала головой. «Иди за мной!» – и, вздыхая, стала подниматься по скрипучей лестнице. На втором этаже она открыла дверь сушилки и включила свет. Людмила, все еще хмурясь, сделала шаг вперед и замерла. В комнатушке стояли две банки с георгинами – увядшими бордовыми и совсем высохшими – неопределенного темного цвета. «Вишь, как для тебя старается, болезный, – вздохнула бабка. – Любит очень. Его хоть на цепь посади, он ведь как собака – перегрызет и уйдет. Любовь на цепи не удержишь. Ты бы поласковее с ним, а? Или приезжала бы, что ли, почаще…»