А может быть, он именно почувствовал? Может быть, именно поэтому так долго потом рассказывал всем о своих приключениях в поезде? Почувствовал рядом взмах крыла Судьбы, но так и не смог понять… Да и кому это дано? Разве только ясновидцам. Но, говорят, даже они слепнут, когда дело касается их детей…
Цыганка скончалась три дня спустя в городской больнице. И похоронили ее на том же Охтинском кладбище, что и Агриппину. Только в другом конце. Марк так и не узнал об этом. Но по странному стечению обстоятельств, которые, похоже, не что иное, как причудливые ниточки наших судеб, об этом совсем скоро узнал его сын, Сашка…
Цыганка умерла. Старшего ее сына забрили в военкомат, второй мальчик приписал себе полтора года и отправился вслед за братом. Три разноцветных свертка поместили в дом малютки, где у них обнаружились все возможные детские инфекции и полное истощение. Дальнейшая судьба этих пятерых никому не известна. А вот судьба красивой девочки и сероглазого малыша, который скакал у нее на коленях, несколько раз пересекает линию судьбы Ковалевых, и каждый раз – весьма основательно.
Их поместили в детский дом. Девочку записали там как Жанну, а ее братца – Алеко – как Алешу. Разумеется, поместили их в разные группы, поэтому встречались они редко. Нарушая режим и запреты, Жанна, улучив минутку, прибегала к братику – проведать, поиграть. Приглаживала непослушные, светлые еще волосы, шептала что-то жарко на своем языке. Уговаривала не забывать братьев, маму…
А Алеко привыкал постепенно к детскому дому. Он привыкал к новому имени Алеша, к русскому языку, и каждого из мальчиков, живших с ним в просторной теплой комнате, считал братом.
Пролетело полгода. И однажды, особенно пасмурным утром, в детский дом приехали мужчина и женщина. Мужчину звали Николай Петрович, а женщину Надежда Семеновна. Приехали они, чтобы выбрать ребеночка, о чем хлопотали целый год. Надежда Семеновна была от природы человеком жизнерадостным. За работой любила петь песни, благо работа позволяла. А была она портнихой. И не просто портнихой, а классной портнихой. Шила шубки разным дамочкам, платья нарядные. Те не скупились, платили за ее золотые руки сполна. Но к сорока годам загрустила Надежда, потому что последнюю надежду иметь ребеночка потеряла. Поселилась в сердце незнакомая ей раньше тоски. Петь перестала, улыбаться. Выйдет во двор, сядет на скамеечку и смотрит, как на площадке малыши возятся в песочнице. А дома все из рук валится, слезы в глазах поминутно. И все мужа уговаривает: «Давай возьмем малыша! Вырастим – тогда и стариться не страшно, и умирать не жалко». – «Не потянуть нам маленького, – говорил ей Николай Семенович, – куда нам в таком возрасте пеленки стирать, ночи не спать». – «А мы возьмем большенького уже. Но не совсем взрослого, а трехлеточку». Кончилось тем, что подали они заявление на усыновление. Долго собирали справки, потом ремонт затеяли в квартире, одну комнату под детскую отвели, игрушек накупили. И вот долгожданное: «Приезжайте!»