Мы двигались в надводном положении, пока не услышали команду стоять по боевым постам. Прошел еще один наполненный напряжением час, когда мы услышали приказ изготовить торпедные аппараты к стрельбе.
– Положение цели 90 градусов, скорость 11 узлов. Дистанция 1500 метров. Торпеды изготовить к пуску… Аппараты один и два товсь… ПЛИ!
Пока секундомер отсчитывал секунды, мы все затаили дыхание. Когда прошло соответствующее число секунд, я, повернувшись, увидел Чеха, глядящего через люк в рубке. Лицо его покраснело, он что-то прошипел себе под нос. Я не мог слышать, что он сказал, но я понимал, что это значит: торпеды прошли мимо цели. Позднее мы узнали, что он неправильно оценил скорость цели в широких пределах.
Чех отдал команду в машинный отсек, и наша лодка снова заполнилась ревом дизелей. Дистанция между нами и целью тем временем все увеличивалась; нашим единственным шансом нанести удар оставался теперь только пуск на дальнюю дистанцию… 2000 метров.
Ровно в 04:00 трубы торпедных аппаратов № 3 и № 4 выпустили своих длинных черных «угрей». Акустик доложил, что торпеды вышли чисто и движутся к цели. Дистанция выстрела в 2000 метров делала отсчет до ожидаемого взрыва едва ли не бесконечным. Прошла одна минута, за ней последовала вторая. 2 минуты 33 секунды… 34… 35… 36… 37… затем за металлическим лязгом немедленно последовал громкий взрыв. Четыре секунды спустя снова грохот нового взрыва. Первая торпеда попала точно посередине корпуса судна, выбросив колонну воды вплоть до верхушек мачт. Вторая торпеда ударила между мостиком и трубой: идеальное попадание.
Несмотря на темноту ночи, мы не наблюдали вспышки взрыва или пламени пожара. При свете огней на палубе судна мы видели, однако, как команда спускает спасательные шлюпки. Нос судна быстро исчез под водой, заставив корму подняться высоко в воздух. Замерев на мгновение, она быстро скользнула под воду. Через две минуты от разыгравшейся в ночи драмы не осталось и следа.
Хотя мы не перехватили никакой радиопередачи с тонувшего судна, Чех отдал приказ уходить с места его гибели, не удосужившись проверить, в каком положении пребывают спасшиеся с него моряки. Это поразило меня. Мы все знали, по прошлым случаям, как вражеская пропаганда очерняет репутацию германского подводного флота. Будучи под командованием капитан-лейтенанта Лёве, мы делали все, что могли, чтобы придерживаться законов ведения войны и общей порядочности. Теперь, попав под командование капитан-лейтенанта Чеха, я чувствовал, что мы действуем как те самые бессердечные охотники, образ которых старательно лепила из нас вражеская пропаганда. Ведь в воде были люди, человеческие существа, плывшие под не важно каким флагом. Коль скоро это не грозило нам осложнением нашего положения, почему бы не оказать им помощь из одной только гуманности?