Второй вахтенный офицер Штольценберг, несший вахту на мостике вместе с командиром, испытывал беспокойство. Ему казалось подозрительным, что тучи вражеских самолетов, многочисленными роями кружившиеся над нами в предыдущие дни, внезапно исчезли. Еще больше его беспокоил густой слой серых облаков, нижняя граница которого располагалась так низко, что казалось, цепляется за его пилотку. Подобные сочетания погодных условий капитан-лейтенант Лёве привык называть «идеальной погодой для воздушной атаки». Чех был еще более ворчлив, чем в предыдущие дни, но Штольценберг больше не мог сдерживать себя. Что-то в глубине его сознания говорило ему, что мы пребываем в опасности.
– Герр командир, я бы предложил удвоить вахту на мостике, чтобы не подвергнуться внезапной атаке.
Чех повернулся к вахтенному офицеру и брезгливо ухмыльнулся ему:
– Нет необходимости так нервничать, Штольценберг, Metox заранее предупредит нас о любом самолете.
Несмотря на ледяной сарказм в голосе Чеха, Штольценберг не готов был сдаться.
– Может быть, стоит по крайней мере несколько притопить лодку, чтобы в случае тревоги быстрее погрузиться? Капитан-лейтенант Лёве обычно так делал…
При одном только упоминании предыдущего командира лодки Чех взбеленился и во всю мощь своего голоса напомнил вахтенному офицеру (как будто кто-то из нас нуждался в таком напоминании), что теперь командиром является он, а не Лёве. Удовлетворенный тем, что он подтвердил свои полномочия перед своим подчиненным, Чех спустился с мостика и уединился в своей каюте. Через пару минут известие о последней истерике Чеха облетело всю лодку. Я нес вахту в центральном посту и последующие несколько часов только и делал, что старался не попадаться на глаза никому из офицеров. Они тут же усвоили настроение капитан-лейтенанта и теперь старались имитировать его, чтобы самим держаться подальше от неприятностей.
Все оставалось тихо вплоть до 15:14, когда неожиданно заревела сирена, вызывая наверх расчет зенитной установки. Прозвучавший сразу за ней визгливый сигнал тревоги потребовал немедленного погружения. Мы все в недоумении смотрели друг на друга, поскольку сигналы были противоречивыми: как мы могли работать с палубным орудием и в то же время погружаться под воду?
Буквально долей секунды позже, пока мы пытались разобраться с ситуацией, мы все услышали и безошибочно узнали рев авиационных двигателей, потрясших весь корпус лодки. Я непроизвольно втянул голову в плечи, спасаясь от этого звука, инстинктивно почувствовав, как низко должен идти этот самолет, если рев его двигателей перекрыл стук наших дизелей. Неожиданно оглушающий взрыв, в тысячу раз более громкий, чем гром во время грозы, сбил нас всех с ног. Впечатление было такое, словно гигантский кулак вбил нашу лодку в воду.