Кто бы ни сболтнул, еще до Рождества во всех клубах и собраниях только и разговора было, что Камминг жульничал. Тот требовал опровержений и извинений, но не получал ни тех ни других. И вот его репутация рухнула до точки, когда либо остается заказать пинту портвейна и пистолет на завтрак, либо записаться в Иностранный легион.
Он не сделал ни того, ни другого. Породив в свете изумленные толки и затаенное злорадство, любопытство в обществе и, не сомневаюсь, ужас в принце Уэльском, Камминг подал на пятерых своих обвинителей из Трэнби в суд за клевету.
Суд состоялся в июне 91-го, и одно из главных сожалений моей жизни заключается в том, что я не мог присутствовать и полюбоваться нашим Берти на скамье для свидетелей, ежащимся под градом вопросов забывших свое место присяжных. Судья и адвокат, в отличие от них, вели себя подобострастно и обеспечивали его прибытие и отбытие исключительно в паланкине. Процесс длился с неделю и по всем отчетам представлял собой один из лучших юридических цирков в истории, где судья играл роль распорядителя манежа, и не хватало разве что оркестра и хора девочек. Будучи знаком с лордом главным судьей того времени, старым Колриджем[1028], я совершенно не удивляюсь, поскольку этот старый хрыч был просто кладезем веселых историй. Однажды, как говорят, его заключительная речь продлилась двадцать три дня, и именно этого субъекта, если хотите знать, следует нам благодарить за трехмильную зону территориальных вод.
Можете не сомневаться, не раз и не два мне едва удавалось побороть искушение не полюбоваться спектаклем, но я заставил себя держаться в стороне — когда вы приложили руку к организации катастрофы, лучше отойти подальше от места, куда валятся обломки. Я знал, что Берти и К>о не станут упоминать о моем участии в деле, прискорбном и без прославленного Флэши, и не ошибся. Кое-то из знакомых, наслышанных о моем присутствии в Трэнби, приставал с расспросами, но я был тверд, как скала: мол, скверная история, приятель, трудно поверить, куда катится армия и далее в том же духе.
Помимо вердикта, который я доведу до вас в свое время, если вы с ним еще не знакомы, главной сенсацией стал шторм, обрушившийся на голову несчастного наследника престола. Боже упаси, чтобы я сопереживал этому жирному невеже, но даже меня изумила ярость, с какой газеты и ораторы накинулись на него, будто он похищал монахинь и продавал их в бордели Порт-Саида. И все из-за того только, что он играл в баккара! «Горе монархии!» — вопиял один писака; другой твердил о «хоре всеобщего порицания», остальные же выражали гнев и разочарование пристрастием к «самого низкого пошиба игре» и сокрушались, представляя, как «будущий король Англии заправляет оргией картежников». Даже «Таймс» пестрели выражениями вроде «прискорбно», «достойно сожаления» и «ужасно»; одно шотландское издание сочло, что «принц явно не таков, каким должен быть». Но больше всего мне понравился заголовок, гласящий, что Британская империя унижена и все цивилизованное человечество указывает на нее пальцем.