от передовых наших линий и вроде как даже заколебалась и подалась назад, да, именно в тот самый момент Двадцать четвертый выпускал последние заряды, и боевые кличи солдат сменились отчаянным воплем: «Подносчики, бога ради, патронов!»
Огонь наш ослабел, Двадцать четвертый подался назад, натальские кафры на левом фланге обратились в бегство, бросая оружие. Из шеренг прямо передо мной раздалась команда «примкнуть штыки!», а полки зулусов двинулись и пошли в неудержимую сумасшедшую атаку. Град метательных копий обрушился на нашу расстроенную линию, а из-за белых щитов замелькали ассегаи. Рев «Сузу! Сузу!» сменился зловещим шелестящим «С-джи! С-джи!», когда острия стали вонзаться в жертвы.
«Наступает время обеденного перерыва, — думаю я. — Пора сматываться». Раз дело дошло до рукопашной, шансов нет. Глядя на адский дым, огонь, отступающих солдат, бегущих кафров, артиллеристов и обозных, лихорадочно возящихся с упряжью, я понимал, что остатки Двадцать четвертого смогут сдерживать могучий натиск зулусов не больше нескольких минут.
Оказавшись в пекле битвы я, как полагается добропорядочному штатскому, развил бурную деятельность, строя фургоны в круг. Так мы получали опорный пункт на случай, если передовые отряды не справятся. Затея была разумная, а заодно позволяла мне держаться на безопасном от боя расстоянии. Вот почему я очень удачно оказался рядом с запряженной повозкой именно в тот момент, когда полк Нокенке из армии Кечвайо (так, по крайней мере, утверждают историки, мне известно лишь, что это были жестокие ублюдки в леопардовых шкурах, визжавшие так, что кровь стыла в жилах) хлынул вверх по холму.
Махом заскочив в фургон, я прорычал вознице приказ погонять во всю мочь, а сам стал палить через задний борт из обоих своих шестизарядных «адамсов». Хотел бы я получать по фунту за каждый раз, когда мне, с сердцем в пятках и с молитвой на устах, приходилось смотреть на напирающую орду варваров, но тот случай был из ряда вон. Они приближались — жуткие черные монстры с шестифутовыми щитами, поверх которых сверкали зубы и белки глаз; на головах покачиваются перья, а отвратительные двухфутовые острия поблескивают и дымятся от свежей крови. Я видел, как трое пехотинцев Двадцать четвертого, спина к спине, отмахивались ружьями, как дубинками; смяв их, зулусы сдержали шаг, чтобы искромсать тела ассегаями (так они, к вашему сведению, извлекают из убитых душу) и ринулись дальше. Я стрелял, чертыхаясь и плача, и думал: «Господи, пришел мой смертный час; мне так стыдно за беспутно прожитую жизнь, только не отправляй меня в ад, чтобы там ни говорил доктор Арнольд!» И курок щелкнул о пустую гильзу как раз в тот миг, когда ближайший зулус, завывая, как дервиш, переваливался через борт фургона.