Я заорал и кинулся к нему, ухватив за запястье руку, угрожающую мне копьем, но пальцы заскользили по натертой маслом коже. Что было сил двинув его в живот коленом, я попытался вцепиться в глотку, но только выдрал зубами клок шерсти из обезьяньего воротника. Господи, как вонял этот ниггер! Тут прямо у меня под ухом раздался выстрел и воин рухнул, залившись кровью[1051]. Я не видел, кто стрелял, да и не собирался выяснять, так как едва я без сил привалился к борту, показалась орудийная упряжка с артиллеристом, сидевшим на одной из передних лошадей и нахлестывавшим вовсю, тогда как бежавший рядом зулус пытался выбить его из седла копьем. За лошадьми прыгала по кочкам пушка с каким-то бедолагой, уцепившимся за ствол. Ноги его волочились по пыли, пока догнавший упряжку зулус не вышиб парню мозги своей палицей.
В такие минуты я действую без размышлений — просто не до того. Я бросил назад один только взгляд, навсегда запечатлевшийся в моей памяти: каменистый склон покрыт наступающими зулусами, добивающими последние очаги сопротивления; люди кричат и падают; сержант Двадцать четвертого катается по земле, сцепившись с черным воином, и все вокруг останавливаются посмотреть; ревет вол, из бока у него торчит ассегай; окровавленные тела, красномундирные и темнокожие, рассеяны между пыльными обломками сломанных повозок, продовольственных ящиков и брошенного снаряжения; повсюду искаженные яростью черные лица и блестящие тела. Все это я ухватил за долю секунды, после чего перепрыгнул через борт фургона, стараясь зацепиться за проносящуюся мимо пушку. Я лихорадочно ухватился за нагретый металл, едва не соскользнул под колеса, но кое-как удержался на станке, пока тот, отчаянно раскачиваясь, мчался к небольшой седловине, сбегающей с горы Исандлвана.
Как удалось мне пережить следующую минуту, даже не знаю. Я приник к пушке, не поднимая головы; в отполированном металле отразилось копье, скользнувшее мимо, мое плечо зацепила палица, но я присосался, как пиявка. Пушка, должно быть, набирала ход, ибо вскоре ближайший зулус скрылся вдруг в облаке пыли, и на время мы оторвались от погони. Возница все так же сидел на передовом и подбадривал упряжку криками и хлыстом до тех пор, пока мы не перевалили через гребень и не покатились по пологому склону к тракту на Роркс-Дрифт.
Склон кишел беглецами, белыми и черными, частью конными, но по большей части пешими. Вся эта орава поспешала к далеким оврагам и кустам с одной только мыслью — убраться подальше от черной ярости, бушевавшей позади нас. Толпа, похоже, стремилась к глубокой ложбине примерно в полумиле левее от нас, но мне пришло в голову, что там ее наверняка перехватит левый «рог» зулусской армии, обошедший нас с фланга. Я кое-как приподнялся на пушке и, стараясь перекрыть шум, прокричал вознице, чтобы тот держал правее, к дороге на Роркс-Дрифт. Тот бросил испуганный взгляд через плечо, отчаянно жестикулируя и тряся головой. Я посмотрел, и сердце у меня екнуло. Появившийся с дальней стороны горы Исандлвана авангард правого «рога» зулусов уже летел, словно черный наконечник копья, намереваясь перерезать тракт. Я различил зеленые обезьяньи шапки и перья полка Тулвана. От силы пять минут и стальное кольцо замкнется вокруг Исандлваны, и горе всему белокожему, что останется внутри.