Мне случалось переживать тяжелые удары, но этот меня едва не прикончил. Моя собственная внучка спешит к этому пузатому сатиру! Привалившись к крыльцу, я не в силах был пошевелиться. Селина, с ее наивными очами и милой невинностью — наложница распутного Берти?! Нет, этого не может быть... Да ведь только сегодня утром она умоляла меня спасти ее из объятий Морана, едва не лишилась разума от страха. Впрочем, как же еще она должна была себя вести, будучи тайной избранницей принца Уэльского? Разве позволено ей скомпрометировать себя связью с авантюристом на половинном жалованье вроде Тигра Джека, если Селли хочет сохранить расположение венценосного любовника? Так же как нельзя оказаться замешанной в скандале вокруг жениха, повинного в хищении полковых денег. Желая остаться с Берти, она надеялась заткнуть Морану рот моими деньгами! Не удивительно, что Селина так рыдала на моей груди, злокозненная маленькая бесстыдница! А я-то из кожи вон лез, пытаясь спасти ее честь! Честь моей внучки.
В этом-то, разумеется, и разгадка. Будучи моим отпрыском, плотью от плоти моей... Ах, как здорово она провела меня, разыгрывая испуганную Невинность, а я готов был выкинуть на ветер половину своего состояния и пошел ради нее на риск оказаться на виселице. Это было уже слишком. Я поднял глаза на освещенное окно, готовый разорваться от ярости. И тут, вопреки своему гневу, я понял, что улыбаюсь, а потом расхохотался в голос, цепляясь за поручни. Думайте что хотите — размышляя об этой милой, невинной, нежной красавице и уме, скрывающемся за этим обличьем, я понял — это действительно маленькая внучка Флэши, до кончиков ногтей.
— Чо тут за дебош? — раздается голос, и я вижу ражего бородатого бобби, вытаращившего на меня свои бычьи зенки. — Ты пьян.
— Нет, начальник, нисколько, — хриплю я в ответ. — Просто отдыхаю.
— Не вешай мне лапшу на уши. Здесь тебе приличный квартал — таким, как ты, полагается лакать спиртное в местах попроще, усек? Тогда проваливай, живо!
— Слуш-сь, начальник. Уже ухожу, чесслово.
— Пора бы к таким годам набраться ума. Погляди на себя — стыд и срам. Неужто вас, пьянчуг, жизнь так ничему и не учит?
— Нет, — кивнул я. — Все без толку.
И затопал, сопровождаемый его осуждающим глазом, в направлении Беркли-сквер.