Развесив свой немецкий подбрюдок, принц уныло воззрился на меня.
— Можете вообразить скандал, если все выйдет наружу? Если до ушей королевы дойдет, что подобная вещь случилась... в моем присутствии? — Он сделал шаг по направлению ко мне. — Дорогой мой Гарри, вам о таких вещах все известно, что тут можно сделать?
Ясно было одно: причиной беспокойства принца служит не жульничество Камминга (чему я так и не верил), а то, что это случилось в игре под руководством его королевского сволочества, и что скажет венценосная мамочка, когда узнает о карточных пристрастиях сынка. Грешок пустяковый, с моей точки зрения, если сравнить его с развратом и вообще распущенностью принца, но если Эдуард настолько напуган, что стал называть меня «дорогим Гарри», то дело и впрямь плохо. Прежде я не раз выпутывал его из разных закавык, и вот он снова передо мной, таращится, как сова при дневном свете. Ну ладно, все по порядку.
— Что говорит Гордон-Камминг?
— Отрицает все напрочь, разумеется. Уильямc и Ковентри встретились с ним перед обедом и...
— Вы сами с ним говорили?
Принц вздрогнул.
— Нет, и боюсь этого! Полагаете, напрасно? Ах, если бы я мог избежать этого... Как мне встретиться с ним — старым другом, душевным приятелем, товарищем-офицером. Он же баронет, черт возьми... человек чести...
Ага, этого мы вдоволь наслушаемся, прежде чем все закончится, думаю я.
— Скажите, сэр, эти юнцы с орлиными глазами... сколько по их утверждению, Камминг вытянул?
У высочества округлились глаза.
— Да при чем тут это? Когда товарищ жульничает, сумма не имеет значения.
— Иногда имеет. Я оба вечера не играл, но моя Элспет обронила что-то про ставки в пять и десять фунтов. Получается, игра шла по крупной?
— Боже, нет! Дружеская партия, для развлечения леди... Да, я устанавливал лимит банка в сотню фунтов, и в тот вечер и в другой...
— Значит, Камминг не мог выиграть больше чем сотню или две, так? Ладно. Понятия не имею о его состоянии — кое-кто называет цифру восемьдесят тысяч годового дохода, но у него имение в Шотландии, дом в столице, патент подполковника гвардии, он вращается в высшем обществе и мне никогда не доводилось слышать о недостатке у него наличности. А вам?
Он покачал головой, багровея от ярости.
— Так вот, сэр, — продолжаю я, — станет ли человек рисковать своим добрым именем, патентом, местом в обществе — всем, что для него дорого! — ради нескольких монет, которых ему на сигары даже не хватит? Да это просто смешно!
И так оно и было. Я готов поверить дурному о любом человеке — часто не без основательных причин, — а особенно о сэре Уильямc Гордон-Камминге, баронете, замарать репутацию которого мне доставило бы только удовольствие (в свое время расскажу почему), но это обвинение выглядело совершенно нелепо. Не говоря уже о технической сложности затеи, ничтожной сумме на кону и чудовищном риске — на это все уже указывалось, я знал характер этого человека. Это был один из надменных резонеров с преувеличенным представлением о собственном достоинстве, воспринимавший шулерство как дурной стиль, не говоря уже о бесчестии. Нет, этого не может быть.