Уверены дальше некуда, заверили те его, и тогда я задал вопрос, который мог прийти в голову только человеку моего склада:
— А вы ручаетесь, что они не врут?
Ответом стали возмущенные вопли, размахивание рук и все такое.
— Конечно, не врут! — рявкает Берти. — Святые небеса, приятель, кому взбредет на ум изобретать такую чудовищную историю?
— Вроде идеи Билла Камминга сжульничать ради пары совов[1017], — напоминаю я ему. — Но тут получается одно из двух: виноваты либо они, либо он. Если только Ливетт и молодой Уилсон не набрались и не начали видеть, чего не было.
— Боже, Флэшмен! — встревает Уильямc. — Есть ведь и другие свидетели, наблюдавшие за ним на второй вечер! Неужели вы полагаете, что миссис Уилсон или миссис Лайсет Грин могли...
— Нет, генерал. Просто мне известно, насколько часто люди видят то, что хотят видеть. И я не сомневаюсь, что обе леди и Лайсет Грин наблюдали прошлой ночью за Каммингом, будучи убеждены со слов других, что он — шулер. Так вот, — продолжаю я, перекрывая их протесты и реплику Берти, что это чушь, — воля ваша, но я продолжаю утверждать, что Камминг не схвачен за руку достаточно крепко, чтобы убедить меня... Но ему не избежать кучи неприятных вопросов, согласен.
Я перевел взгляд на Берти.
— И раз ваше высочество оказало честь спросить у меня совета, я покорнейше рекомендую вам лично допросить с пристрастием всех пятерых обвинителей и самого Гордон-Камминга прежде, чем слухи распространились дальше.
Поскольку предложение проистекало из элементарного здравого смысла, вознаграждением за него стал набыченный вид, сердитый взгляд и рык королевской особы, поэтому я почел за лучшее откланяться и вышел, оставив трех мудрецов таращиться друг на друга и хором блеять «что же нам теперь делать?» — пять слов, служащие идеальным девизом любой катастрофы. Я слышал их в Кабуле перед отступлением, в Канпуре, на высотах у Северной долины при Балаклаве, и не готов поклясться, что кто-то не твердил их, покуда мы прокладывали свой путь по склону Жирных трав, следуя за Дж. А. Кастером, да покоится с миром его тупая башка. Никто, как водится, не знает ответа, все растерянно переглядываются до тех пор, пока старший по званию (в данном случае — добрый принц Эдуард) не примет в панике решения, неизменно оказывающегося ошибочным.
Я отправился в пустую бильярдную, где, потягивая бренди и катая шары, размышлял над неожиданной, но такой приятной заварушкой, обещающей оживить столь скучный визит. Вам ли не знать, какой скверный из меня подпевала при королевской персоне — если только эта персона не женского пола и не молода, но Скотина Берт сюда точно не вписывается, — как не склонен я наслаждаться обществом выскочек в дебрях Йоркшира (эдакого английского Техаса, населенного безудержными хвастунами с вкраплением пары сносных подающих), когда нечем заняться, кроме как торчать под проливным дождем на ипподроме. Скачки — это здорово, когда молод и сам в них участвуешь, но когда тебе под семьдесят и пропадает желание ездить на чем-либо, кроме «кресла»