Она околдовала Берти, сидевшего рядом с ней за обедом, привлекла своей милой болтовней восхищенное внимание остальных мужчин и, к моему изумлению, даже обменялась любезностями с Гордон-Каммингом. «Эге, — думаю, — не ожило ли былое пламя?» Не спуская с нее глаз, я сам был сражен, и потом, проснувшись посреди ночи и обнаружив прижавшиеся ко мне шикарные прелести, с удивлением почувствовал в себе настроение оседлать, кряхтя и отдуваясь, свою красотку. Она сонно хихикала и говорила, что я совсем спятил и творю глупости.
— В нашем-то возрасте! — бормотала она, когда все закончилось. — Что скажут дети? Ах, Гарри, дружочек, помнишь тот лес на Мадагаскаре? Гарри! Гарри!!! Дорогой, все в порядке? Давай принесу тебе воды... Или лучше бренди?
«Вот это да, какой прекрасный способ умереть», — думал я, будучи не в силах пошевелиться, не то что ответить. Однако заметил, что моя благоверная свежа как огурчик, и дал себе зарок смотреть в оба.
Ах, это сладкое воспоминание заставило меня забежать вперед. Именно в тот вечер, после обеда, принц предложил сыграть в баккара, и Камминг, как говорят, сжульничал в первый раз. Я, естественно, не имел об этом ни малейшего понятия, так же как и на следующий день, когда он, безмозглый идиот, снова принялся жонглировать ставками. Если верить свидетелям. Сегодня, в вечер среды, скандал вышел наружу — по крайней мере среди нескольких избранных, — я, развлекаясь бильярдом, пытался осмыслить его и, признаюсь, прикидывал, какое развлечение состряпать из этого всего. Да, это в моем духе, и, между нами, неужели вы отказались бы?
Но сначала надо разобраться. Насколько мне представлялось, существуют три объяснения, одно другого невероятнее.
Сложнее всего допустить, что Камминг действительно мухлевал. Я находил обвинение нелепым, хотя и очень хотел в него верить. Подполковник был хлыщ и законченный сноб, живое воплощение офицерского и аристократического превосходства: хладнокровный, красивый, богатый, с усами и платочком в рукаве. Он глядел на окружающий мир поверх кончика носа, был наверняка слишком брезглив, чтобы бриться в ванной, являлся, весьма вероятно, бывшим любовником моей благоверной, то есть вполне заслужил любой грязный трюк, каковой я решу с ним проделать. Но дело в другом: вопреки всем своим антипатиям я не мог не признать, что жульничество — не его стиль. Я убеждал себя, что даже те, на кого никогда не подумаешь, способны на отвратительнейшие проделки... Не относится ли этот Камминг к бесшабашным идиотам, которые шельмуют в игре не денег ради, но чисто ради удовольствия щекочут нервы? Такие примеры есть. Руди Штарнберг хотя бы. Но нет, тот был прирожденный подлец. Камминг не такой, и вопреки всей своей твердолобой отваге, которую он вроде как проявил при Улунди и в Судане, я не мог причислить его к любителям дергать тигра за усы. Слишком много рисковал он потерять... и вопреки всей моей неприязни, я не мог не признать, что Камминг был джентльменом.