Поэтому меня совсем не порадовало приглашение в Трэнби. Впрочем, вскоре я пришел к выводу, что, пока Берти занят Дейзи, а Камминг, по слухам, увивается за какой-то американкой, мне с легким сердцем можно остаться дома. Но в последнюю минуту какой-то из пожилых родичей Дейзи раскудахтался почем зря, чтоб ему пусто было, и, не желая все-таки оставлять дорогую леди Флэшмен в одиночестве среди этой вонючей компании, я чертыхаясь согласился ехать. Сомневаюсь, что принц встретил это решение троекратным «ура»: вопреки всем угодливым реверансам, которые отвешивал я в его адрес, он меня сторонился и старался не смотреть в глаза. Нечистая совесть, ясное дело. Но это до поры, пока на горизонте не забрезжил вдруг первоклассный скандал и перспектива ритуального детоубийства со стороны нашей милостивой государыни, стоит ей услышать о проделках своего сына. И поделом мерзавцу.
Обо всем этом я думал, катая шары по зеленому сукну, и вспоминал все, что приключилось в Трэнби за два дня, которые мы тут находились, то есть с понедельника. Усадьба представляла собой типичный сельский дом денежного мешка, судовладельца по фамилии Уилсон. Местечко, как можете представить, не для сливок общества, но для Донкастера вполне приличное; по средам устраивались скачки, и если, по меркам язвительного света, хозяин Трэнби и его друзья рассматривались как второй сорт, то принц Берти, парень вульгарный, чувствовал тут себя как дома. Недостатка в обычных своих прихлебателях вроде Камминга или Сомерсета он не испытывал, клика Уилсона ходила перед ним на задних лапках, а еда, вино и удобства, как водится в большинстве буржуазных домов, были выше всяких похвал — не то что в этих промозглых баронских особняках, где суп попадает на стол ледяным, после того как страдающий подагрой лакей проковыляет с ним полмили, а пружинные кровати вышли из моды еще во времена Ричарда III. У Уилсонов было уютно и почти весело, молодежь развлекалась, не доставляя неудобств, Берти вел себя приветливо и любезно, и некоторое однообразие вполне скрашивалось комфортом.
Элспет оказалась в своей стихии: в первый вечер она поражала всех своими прелестями, прикрытыми парижским нарядом, вызвавшим завистливые похвалы дамской бригады, а также одобрительное «хрю» и сальный взгляд Берти. Влезть в платье стоило ей немалых усилий, даже при моей помощи, но когда это удалось, она уже ничуть не походила на бабушку, как полагалось ей по годам. Играли свою роль подкрашенные волосы и белизна ухоженной кожи, но прежде всего то радушное, самодовольное обаяние, которого она не утратила и поныне — а ведь теперь ей уже скоро девяносто! О да, Элспет наделена бесценным даром радовать и веселить людей — о, она чертовски забавна, когда хочет, просто высший класс, что особенно удивительно, поскольку в мозгу у нее явно одна извилина, да и та прямая. «Никогда ее не встречал, но уже очарован», — говаривал Палмерстон. Да, есть у нее талант делать людей счастливыми.