Первым заметил нас Сирота. Точнее сказать — разглядел меня. Остальные, с кем я шла, были ему неизвестны. И он подтолкнул Буркова. Н. Б. нахмурился. Я сказала девочкам и Землюкову: «Подойдем». Сирота вскочил со скамейки:
— Прошу! — Он оглядел моих подруг по очереди, но ни в его улыбке, ни в его движениях сейчас не было той приторной слащавости, какая неприятно резанула меня при нашей встрече в Ларисиной квартире. Рыжий не прекратил бренчать, только кивнул мне. На место, которое освободил Сирота, села Роза. А Вика сказала Буркову недовольным тоном:
— Что же ты не пришел к Шумейко?
— Не смог, — пробасил он и подвинулся. — Садись. В ногах правды нет.
— Правды нигде нет! — захихикал Сирота.
— Удивительное заявление, — воскликнула Зинуха. Она уселась рядом с Розой и спросила у Гвоздилова:
— Поешь под гитару?
Рыжий кивнул на белогривого бородача.
— Он мурлычет.
— Брось придуряться, — скривил бородач пухлую розовую губу. — Сам мастак.
— Спойте, — попросила Зинуха.
— На публику еще не выходят, — ответил за них Сирота.
— Мы не публика, — сказала Зинуха. — В одном с ним классе. — Она показала глазами на Буркова.
— Свои, значит, — сказал Сирота. — А мы вот уже внеклассовое сословие.
— Работаете? — уточнила Роза.
— Вкалываем.
— Выходит, наоборот — вошли в рабочий класс.
— Из класса школы в класс рабочий! — Сирота взглянул на меня. — Стишки! — И вдруг, сдернув с плеча фотоаппарат, навел его на всех. — Момент, не стучите лысиной по паркету! Так! Еще момент. Заседание продолжается, господа!
Зинуха снова попросила ребят спеть. Рыжий исполнил две песенки «под Высоцкого». Голос его — с хрипотцой — подходил для этого репертуара. Потом «промурлыкал» долгогривый в джинсах — у него был жиденький тенорок.
Землюков начал рассматривать огромный транзистор. Усатик Сирота расхвастался: у него есть еще один, да такой, что таскать — руки отвалятся: вмонтирован магнитофончик. А есть и отдельно классный маг — «Грюндиг», люкс! «Обалдеть можно! — гоготнул Гвоздилов. — Еще мопед, уже на приколе, угрохал — тормоза отказали». Глубоко всаженные глазки Терехина зажглись недобрым огоньком: «Сам притормози, Ржавый!»
— А что это вы кличками обзываетесь? — спросила я. — Имен у вас нет?
— У нас все есть, — ответил Сирота и объявил, что его зовут Константином, но он ничего не имеет против, когда кличут Сиротой. Живет он без мамки и папки — они на Севере далеком деньгу зашибают, а он здесь у деда с бабкой, фамилия их — Казанские. Вот и он — подброшенный: сирота казанская. Сирота так сирота, лишь бы «лютики-цветики» не переводились. А Гвоздилова с детства дразнили: «Гвоздь ржавый». За рыжесть, да и тощий был, как пить дать — гвоздь. Только начал заниматься самбо — раздобрел, остался просто — Ржавый. Тоже не обижается.