Улыбаясь, встают рядом со мной Шумейко, Кира Строкова и девочки из девятого «Б». У каждого в руках алеет книжица.
— Отныне вы — граждане Советского Союза, — говорит нам майор. — Носите же с честью это высокое звание.
Да! Не для того вручают паспорт, чтобы беспрепятственно ходить в кино.
С каким наслажденьем
жандармской кастой
я был бы
исхлестан и распят
за то,
что в руках у меня молоткастый,
серпастый
советский паспорт.
Илья Шумейко читает Маяковского громоподобно, напористо. Любое слово этого стихотворения давным-давно известно каждому, но все слушают, как впервые. И у меня рождается чувство, будто бой, который когда-то вел Владимир Маяковский, не кончен. В мире еще много зла, и никто не имеет права отступать перед ним и прятаться за спины других, а обязан, как настоящий гражданин своей страны, стоять до полной победы добра и правды…
— …свои стихи Ольга Кулагина! — доносится до меня голос учительницы, и я делаю шаг вперед, и тоже громко, напористо декламирую, подхватывая только что прозвучавшие слова Маяковского:
Я — гражданин Советского Союза!
И тем горжусь! Неправда, берегись!
…Я бежала к Ларисе, покинув школу, вечер, ребят, поняв, что не могу больше неволить себя и делать вид, будто мне безразлично, как у нее там с этими парнями и с Динкой. Я обманывала себя все эти дни, а теперь не хотела обманываться и хотела только одного: скорее, как можно скорее добраться до ее дома, увидеть ее и сказать, что ничего не преувеличиваю, а просто не оставлю ее одну.
Гнало ли меня необъяснимое предчувствие опасности, которая ей угрожает, или неколебимая вера в то, что она сейчас нуждается в моей помощи? Знаю только — я не ошиблась и не зря пришла к ней в самый разгар гульбища, которое развернула в Ларисиной квартире Динкина шатия.
Открыла мне разлохмаченная, как всегда сильно надушенная, Динка. А за ее спиной сразу появились с криками, деланной восторженностью отмечая мой приход, весьма «тепленькие» Сирота с Гвоздиловым. И белогривый бородач в джинсах. И еще какая-то бледнолицая девица в розовом платье, таком коротком и с такими вырезами, что казалось, будто она не в платье, а в купальнике. Девица бесстыдно висла на белогривом бородаче, обхватив его шею руками. Мне она помахала, как знакомая, хотя видела меня впервые.
Сирота, не дожидаясь пока я войду в комнату, поднес стакан.
— Обмоем паспорт, мадмуазель! — Все они держали стаканы с вином и начали со мной чокаться.
Я вошла в комнату. На диване сидел Бурков. Вид у него был хмурый. Я поставила стакан на стол. Гвоздилов рявкнул:
— Брезгуешь? Как твои чистенькие? Которые не пустили нас?