Я на миг вообразила: а вдруг такое случилось бы со мной? Мы расстаемся с мамой. Она уходит от меня, как вчера, в ветреную ночь, или, как сегодня, хлопнув дверью, обиженная, перестрадавшая в мучительной бессоннице, уходит навсегда. Сердце сразу покатилось в холодную пустоту. Я мысленно кинулась за ней, чтобы остановить, обнять, вернуть. И за все попросить прощения.
Как же выдерживает Лариса? Неужели ей не жалко? Она шла рядом, хмурая, замкнутая, и вдруг снова заговорила, уже с каким-то ожесточением:
— Все от них, от родителей! Думаешь, Динка — почему такая? Отец беспутный. А Гвоздилов? Отчим злой. А Сирота? Мамочка с папочкой на Севере деньгу зашибают, а его деду с бабкой подсунули да и откупаются, задабривают, цветики-лютики в его ладошки без счета сыплют. Он на всех и поплевывает.
— Здорово ты их изучила, — заметила я. — Что же про меня-то скажешь? В кого я все-таки?
— Тебе в любого из своих не страшно.
— Ну, а? — Я помедлила и все же спросила: — А Бурков?
Лариса рассмеялась.
— Этот тоже в любого родителя. Типичный куркуль.
— Он? А разве они….
— Имела счастьице созерцать. Были как-то у Сироты, завлек он к себе, магнитофон обкатывать. А Бурковы-то рядом — соседи, забор в забор. Ну, мы и к нему вкатились. Дом, скажу тебе, дворец из белого кирпича, внутри — полировка, хрусталь, ковры, и везде замки-замочки. На каждой двери. Друг от дружки все прячут.
— Так это они. А он?
— И он такой же. Не видишь, что ли? Ладно, пошла я. — Она свернула за угол.
Не отпускать бы ее, не разлучаться. Недоброе предчувствие охватило меня. Но и вместе идти я уже не могла — опять на весь день пропала из дома. И я лишь крикнула ей вдогонку:
— Ко мне немедленно, слышишь, как ключ отдашь, ко мне!
Она кивнула.
А я пошла своей дорогой, думая, как странно Лариса рассуждала: хорошие родители — хорошие дети, плохие — плохие. Что-то мешало мне полностью соглашаться с ней, хотя я и сама вижу: мы зависим от взрослых и многое впитываем от своих родителей. Вот и Зинуха-толстуха — вылитая мать комплекцией и характером. А Гена Землюков — без всяких оговорок — в отца: серьезный отец, мастер по автоматическим линиям, и сын — «технарик». Да и Марат со своими гладиолусами — разве не в отца-цветовода? А у Шумейко мать контролер в театре. Не поэтому ли Илья с детства мечтает о сцене?
С Викой туманно — ее мамочка аптекарша, любит порядок и не любит спешить, а Вика, хотя и склонна к точным наукам, вся порыв и движение, разболтанная. Может, это у нее от отца? Его характер я знала плохо.
Да и многих родителей не знаю. Но как ни крути, мы еще не вполне самостоятельные, даже когда нам по шестнадцать и на руках паспорт. Мы лишь выбираем путь, по которому пойдем, а взрослые давно его выбрали и давно идут. А куда идут? Разве не правильно все-таки сказала Лариса: прежде чем спрашивать, зачем живем мы, нужно посмотреть на тех, кто влияет на нас, с кого берем пример?