— Ну приду, приду! — Бросила, как подачку мне, и поднялась наверх. А за ней — Динка, как тень безгласная, но даже молчанием своим демонстрирующая торжество победы. Она вышагивала за Ларисой с таким видом, будто вела ее под конвоем. А наверху сказала что-то ребятам, те загоготали и, тесня друг друга, стали убираться в тамбур, оглядываясь на меня и продолжая гоготать.
На площадке остался один Н. Б. Опять — ни там, ни тут. Ни со мной, ни с ними. Пристыл к перилам.
Но когда я сворачивала за угол, услышала за спиной шаги. И голос-басок:
— Говорил же — наплюй на них.
Он сочувствовал мне. Должно быть, я у него тоже вызывала жалость — так беспомощно трепыхалась сейчас на виду у всей этой гогочущей компании.
Все произошло не так, как мне бы хотелось. Впрочем, как мне хотелось? На что я вообще могла рассчитывать? На то, что Лариса послушается меня и сразу уйдет от Динки? Вот так — помашет им ручкой, скажет «гуд бай» и уйдет? Глупо. Значит, я заведомо знала, что меня ждет поражение, провал и неудача? «Переговорить с Ларисой». Загорелась по-детски и необдуманно, нерасчетливо, тоже по-детски заторопилась, примчалась. И все испортила. Да, безнадежно испортила, потому что где еще теперь и когда смогу я увидеть Ларису — да чтоб без Динки и без дружков? Опять гоняться, ловить, искать? Нет! Все. Завершилась на этом эпопея с устройством Ларисиной жизни по моему хотению. Устраивает она ее все-таки по-своему.
— Да пускай устраивается как хочет, — будто угадав мои мысли, пробасил Бурков. — Подумаешь, матерью недовольна! Мало ли что нам не нравится — сразу и убегать. Могла бы и терпеть — мать-то для нее же старается.
Кажется, он тоже что-то знал о разладе Ларисы с матерью — да иначе и не могло быть, «дружили» все-таки какое-то время! — и, успокаивая меня, разъяснял:
— Плюнь на обеих, обе дуры. Дур-то среди девчонок хватает. Ты, конечно, не в счет, ты — молоток, правда, детсад еще, хотя малость подросла, пионер — всем пример, а еще подрастешь, вовсе поумнеешь. Ты же не Розка. — Он вдруг засмеялся. — Розка — абсолютная дура, встретил на днях, не поверишь? Кинулась мне на шею, еле оторвал. Ну, так как же? — в руках у него засинели билеты в кино.
Если к «Северному» — пора было сворачивать.
«Поговорить с Ларисой, и — точка». Где же твоя решимость, Кулагина, поставить на этом точку?
Но ведь он сам заговорил об Алямовой? И теперь ясно: конечно, она что-то навоображала, Сорока-белобока. А он… Он шел со мной, а не остался с теми. И билеты купил. А дома у меня все равно никого сейчас нет. И настроение такое — хоть куда, только бы рассеяться.