Заиграл Ерошка на губной гармошке — и тут же подломилась иголка стальная, и упал он вместе с Симеоном да с цепью в пропасть. Падает он, падает, глядит вниз — огненная река как была далеко, так и есть далеко, а вот ноги его до пояса фарфоровыми стали. «Эх, папаня, смотри, что со мной из-за твоей просьбишки стало». — «Ничего, — отвечает Симеон. — Так даже краше. Штанцы-то какие — синие, да с глазурью, да с кистями — прямо лакшари! А что в штанах фарфором звенит — так ведь звенит благозвучно!» Падали они, падали, все никак до низа упасть не могут, такая пропасть глубокая оказалась. Вдруг видят — летит змея с крыльями, дракон то есть, подлетает, спрашивает: «Не надо ли услужить? Не надо ли подвезти вас? Мне нетрудно, и плату возьму пустяшную». Согласились Симеон с Ерошкой, закинул их дракон на спину и повез. Довез до самого края пропасти и даже дальше, откуда светлый ход наверх, на белый свет ведет.
Слезли Симеон и Ерошка с дракона, говорят: «Благодарствуем». «Этого ма-ало будет, — облизнулся дракон. — А за службу возьму я с вас одно: плюну каждому на макушку». Ерошка поежился, но говорит: «Ладно, плюй». Разинул дракон пасть да плюнул огнем, у Ерошки все его рыжие волосы на макушке сгорели вплоть до лысины. Симеон чуть животик не надорвал, так это смешно вышло. «Теперь ты голову подставляй», — говорит дракон. «Нет! — возопил Симеон. — Разве я, Праведный Купец, могу с таким причесоном ходить? Импосибля! Играй на гармошке, сынок!» — «Нельзя мне!» — говорит Ерошка, но Симеон стоит на своем. «Ах ты, опять против отца идешь? — кричит. — Играй! А не спасемся, так развлечемся».
Заиграл Ерошка на гармошке в третий раз. Вмиг дракон лютый малой птахой обернулся и учирикал восвояси, а Ерошка от головы до пят фарфоровым сделался. «Ох ты! — Симеон воскликнул. — Сын у меня теперь — загляденье!» Обошел он вкруг фигуры фарфоровой, цветной да блестящей. «Еще б размер поудобней», — вздохнул Симеон. А Ерошка тут же уменьшился. «Вот спасибо, самое оно», — сказал Симеон Праведный Купец, положил фарфорового Ерошку в карман и направился к выходу, благо недалече было. Вылез он с подземной дороги на белый свет, ну а там вскорости и до дому добрался. Дома поставил Ерошку фарфорового на полку в лучшей комнате, с тех пор и стоит он там — Симеона радует, гостям взоры услаждает. А ведь был шельмой, хвастуном да разбойником, а теперь только сердце тихо стучит под фарфором — тук-тук, тук-тук, тук-тук.