Сын приглашал его на день рождения. Ага. Значит, Вероника (как и надеялся Богдан) все же проболталась, что квартиру добрый папа ищет не для себя, а для сына. После такой новости, разумеется, Степа должен был развернуться на сто восемьдесят градусов… Богдан почувствовал удовлетворение оттого, что его расчеты оправдались, но вместе с этим — горчащую грусть.
— Да, я приду. Во сколько? Где? — резко, с просыпавшимся раздражением спрашивал Соловей-старший.
Он быстро окончил разговор и прибавил скорость. Через десять минут Богдан припарковался возле бассейна — того большого рыжеватого куба с остекленной до середины стеной, куда он сам ходил плавать тридцать лет назад и где недавно он встретил мать. Как и предполагал Богдан, пара теплых слов и пышный букет роз открыли ему проход, несмотря на отсутствие справки: вахтерша была другая, а тоска по галантности у нее в глазах — та же.
В десять утра в субботу в бассейне людей было немного. Богдан плыл один по олимпийской пятидесятиметровой дорожке, поднимая брызги мощными взмахами кроля. Яркая голубизна кафеля придавала воде цвет безмятежности, цвет тропической отмели, отпуска. Сделав несколько концов туда и обратно, Соловей-старший лег на воду спиной, разбросав руки-ноги звездой, прикрыл глаза и попробовал представить себе, что у него все хорошо и сейчас он нежится в море рядом с персональным пляжем пятизвездочного отеля… Нет. Вместо радостей класса люкс вспомнился вчерашний телефонный разговор с его главбухом.
— Я подвожу баланс, Богдан Анатольевич, — скорбным голосом возвестила главный бухгалтер.
— И что баланс, Зульфия Хайдаровна? — отозвался Соловей.
— По-прежнему. Отрицательный собственный капитал у нас по-прежнему, Богдан Анатольевич.
— Ай-яй-яй, — поцокал языком Богдан. — Снимите шляпы и почтите память капитала.
— Вы все смеетесь…
— Не плакать же!
— Но если нам не поступит каких-нибудь значимых авансов… А, Богдан Анатольевич?
— Ничего крупнее ста тысяч рублей. Увы.
— А инвесторы?..
— Обыскался. Что за времена! Ни одна собака не желает инвестором стать.
— Тогда действительно увы, — вздохнула главбух. — Месяц мы еще продержимся, и все. Месяц, максимум два. Что делать?
«Снимать штаны и бегать» — хотел ответить в рифму Богдан, но сдержался. Главбух не любила грубых шуток. Пока он думал, Зульфия Хайдаровна печально дышала в трубку.
— Вот что… сделайте план ликвидации. Пришлите мне. Гляну на наших дебиторов и кредиторов.
— То есть закрываемся? — удивленно спросила главбух.
Неужели она, как и прочие, надеялась, что он в последний момент совершит чудо? Вытащит, как фокусник из цилиндра, усыпанного бриллиантами, зайчика? Хо-хо. Охо-хо.