— Закрываемся, — припечатал Богдан.
Прошел день, прошла ночь — ничего не изменилось. Чуда не случилось, последний из возможных инвесторов отказал во встрече, прежние партнеры прятались, переставали отвечать на звонки, врали по телефону… Надо было оборвать затянувшуюся агонию, сказать не только бухгалтерше, но и себе: закрываемся.
Богдану вдруг показалось, что он лежит в воде голый. Нагой и безымянный, как новорожденный. Как покойник в реке. Он вздрогнул от неожиданности всем телом, всплеснул руками и ушел под воду. Выплыл, вдохнул с шумом воздух и нашарил на бедрах плавки.
— Нет! Без порток я еще не остался!
Майя никогда не была жаворонком. Но седьмое июня началось для нее в рассветных сумерках, утром настолько ранним, что его можно было назвать границей ночи. Ей снились змеи, описывавшие восьмерки у ее ног, танцующие на хвостах, гипнотически качавшиеся. Большая, пушечного цвета змея вползла ей на живот и свернулась чугунной спиралью, а затем подняла голову, посмотрела Майе в глаза, и в ее взгляде было обещание: скоро. Вот от чего, от обещания Майя проснулась. Белая, с голубым цветочным узором сатиновая простыня приятно холодила пальцы, пахла чистотой. А в животе пушечной змеей поселилась тянущая боль.
— Это что-то новое. А нельзя ли без боли обойтись? — спросила Майя, подняв голову к потолку. — Эй, товарищи из небесной канцелярии! Достаточно!
Никто ей не ответил, но болеть вроде стало потише.
На всякий случай, умывшись, она проверила свои запасы. А запасы, благодаря связям в медицинском мире, скажем так, имелись, и не только банальных парацетамола, ибупрофена и иже с ними. На дне аптечки лежал билет в лучший мир, крошки, ради которых ее квартиру не постеснялся бы разграбить любой героиновый наркоман: слабые опиаты в виде кодеина и сильные, представленные четырьмя ампулами морфина. Все, разумеется, получено строго по рецепту, потому что предусмотрительная Майя еще месяц назад нажаловалась знакомому онкологу, хорошему мальчику и сыну ее подруги, на сильнейшую боль, и мальчик отреагировал правильно. Готовь сани летом, да-да.
Она встретила восход на балконе, сидя в плетеном кресле, любуясь перламутровым веером облаков. Сколько таких вееров распахивало перед нею небо! Но прежние были беззаботные, бесценные, а этот тронуло антикварной патиной: редкий образец… кто знает, возможно, последний? Солнце зажгло в бокале воды ослепительный блик, окрасило высохшие руки Майи юным персиковым цветом. Из комнаты вылетал грозный, полный голос Эдит Пиаф: нет, ни о чем, я ни о чем не жалею! Non! Rien de rien… Голос обнимал Майю за плечи, обрушивался на драчливых утренних воробьев в кустах под балконом, голос мчался через пустую улицу к зеленым кронам парка, сквозил через листву, окунался в фонтан. Non, je ne regrette rien!