— Получается какая-то путаница. Вы, я вижу, специалист. Что ж, это упрощает…
Я встрепенулся при этих его словах, напрягся выжидательно. Теперь, подумал я, разговор пойдет по-иному… Может, он все-таки переменит решение?
Но нет — он не переменил…
— В общем, так, — сказал он, стукнув ладонью о край стола, — прежний уговор остается в силе. А с работой, что ж, поможем, подсобим! Вот кстати, — он заглянул в настольный блокнот, — у нас в Алтайском районе,[1] в селе Очуры открыт сельский клуб. Требуется заведующий… Думаю, это вам на первых порах подойдет. — И посмотрел на меня пристально. — Ну, как?
— Ладно, — пробормотал я.
— Там в клубе вы, кстати, примените и ваши художнические таланты. Там они пригодятся. Видите, как все хорошо устраивается! Ну, а что касается редакции…
— Да. Как насчет этого?
— Можете поддерживать с ней контакт, продолжать писать. Почему бы нет? Это не возбраняется. Будете, так сказать, внештатным корреспондентом нашей газеты по Алтайскому району!
Так произошел в моей жизни перелом. До этого я жил поистине волчьей жизнью — тревожной, тоскливой и неприкаянной… Я постоянно скрывался от властей и метался по всей стране. Сначала — как блатной, а потом — в качестве бездомного северного бродяги.
Бродяжий этот послелагерный путь начался в Красноярске два года назад. Я вышел тогда из ворот пересылки, исполненный радужных надежд и планов. Незадолго до освобождения я ухитрился переслать в местное отделение Союза писателей тетрадку своих стихов и мечтал об успехе. Я мечтал об успехе, но все обернулось позором… Писатели не приняли меня. И так оно и пошло, повелось: что бы я ни делал, что бы ни затевал, все неизменно завершалось бедою… Я бежал из ссылки — и голодал и мерз. Испытал тоску полярных пустынь. Повидал почти все арктические моря. А затем, на китобойной шхуне, обогнул азиатский материк. То был тяжкий период; я почти совсем разуверился в себе как в поэте. Но потом, после смерти Сталина, я вдруг узнал, что в Южной Сибири, в Абакане, меня начали помаленьку печатать.
И вот я вернулся в Хакассию — в места старой ссылки — туда, где ударили, наконец, колокола моей судьбы!
Все, правда, получилось не совсем так, как мне хотелось бы… Я ведь стремился попасть в газету; редакционная работа, как мне думалось (и теперь, оглядываясь на пережитое, я вижу, насколько я был тогда прав), должна была послужить мне своеобразной школой, научить меня многому и сблизить с творческой средой… Однако местное начальство — как вы уже знаете — отнеслось ко мне с некоторым недоверием. И опять, как и встарь, как бывало, мне пришлось хитрить, кривляться и делать «голубые глаза».