Я улыбаюсь. Откровенно говоря, я, может быть, и не возражала бы, если бы он проявил настойчивость. Пусть это прозвучит как проявление слабости, но мне хочется, чтобы этой ночью меня кто-нибудь обнимал.
Под жалобный стон металлических ступеней мы поднимаемся в квартиру Кертиса. Это помещение над конторой его яхтенной пристани всегда притягивало мои любопытные взгляды. Представив себе, сколько женщин до меня поднимались по этой лестнице, я ощущаю волнение, смешанное в равной пропорции с отвращением.
– Добро пожаловать в мое скромное жилище. – Кертис открывает дверь и пропускает меня.
Проходя в квартиру, я задеваю его, и по мне как будто пробегает ток. Кертис протягивает руку за угол и включает свет.
– Не совсем похоже на шикарные апартаменты из твоей брошюры, да?
Риелтор внутри меня, пусть даже немножко пьяный, тут же производит оценку: потенциал есть. Но нужны заботливые руки. Как и мне.
– Симпатично, – говорю я, входя в маленькую гостиную с обшарпанным деревянным полом и стенами, выкрашенными в кофейный цвет.
На столике громоздятся журналы о лодочном спорте и бутылки из-под пива. Тут же валяются три пульта и собачья игрушка из сыромятной кожи.
– Ну так как? Чаю? Или, может быть, кофе? – Кертис улыбается и, приподняв брови, добавляет: – Еще я могу приготовить зверское горячее какао.
Я тронута тем, что он не предлагает мне спиртного.
– Пожалуй, попробую зверское какао.
Пока Кертис перерывает шкафчик в поисках кастрюльки, я оглядываю кухню. Она маленькая, обставлена довольно милой дубовой мебелью, полы терракотовые. На полочке красуются фарфоровые тарелки с разными цветочными рисунками – как будто бабушка расставляла.
– Никогда бы не подумала, что ты коллекционируешь посуду. – Беру одну тарелку и замечаю на ней толстый слой пыли.
Кертис ставит на плиту кастрюльку с молоком и смеется:
– Несколько лет здесь хозяйничала Марта Стюарт[15], то есть Мэнди Стаббинг. После того как она от меня ушла, здесь все пришло в упадок.
Значит, он жил с женщиной. И она его бросила.
– У тебя есть собака? – спрашиваю я, заметив под столом пару потрепанных теннисных мячей и подбирая их.
Он лезет в шкафчик за кружками, но я успеваю заметить, как помрачнело его лицо.
– Его звали Глупыш. Это был самый обалденный пес на свете. – Кертис поворачивается и, глядя на меня печальными глазами, встряхивает головой, как будто подавляя эмоции. – Глупыш уже восемь месяцев как умер, а я все не заставлю себя выбросить его игрушки.
Внезапно я превращаюсь в зефирный крем. Мячики падают из моих рук. Я бросаюсь Кертису на шею и «все отпускаю». Почти.