– Гы-гы.
– Кто там ржёт? Калинин, ты? Я вот тебе поржу. Ещё раз прозеваешь сигнал, как под Ляояном, я тебе уши шомполом прочищу.
– Виноват, ваше благородие.
– Идти тихо. Пока кустами – нас не засекут, если не топать, как жеребец перед случкой. А там – одним рывком, сто шагов всего. На бегу не стрелять, не отвлекаться: доберёмся до окопов – и в штыки. Сигнал – пушечный выстрел. Вопросы есть?
– А если они палить начнут?
– Ты, Краснов, дурак невозможный. Конечно, начнут стрелять, тут же война, а не сеновал с девкой. Только в тебя не попадут.
– Отчего же, ваше благородие?
– Потому что ты, Краснов, пустое место.
Заржали, и Краснов – пуще всех. Повеселели.
– Всё, братцы, начали. Не первый наш бой и не последний, справимся. Чья рота ловкая да тёртая?
– Четвёртая! – хором.
– С богом!
Подождал, пока командиры разойдутся по подразделениям. Махнул рукой: пошли.
Продирались сквозь заросли; на крутом склоне подошвы скользили, приходилось хвататься за колючие ветки кустарника. Обдирали ладони, матерились вполголоса.
Ярилов глянул на часы: рота опаздывала. Зашипел:
– Передать по цепи: шире шаг. Шибче, ребятки, время выходит.
Рота пыхтела, звякала амуницией; шуршали сорвавшиеся камешки. Будто огромное животное неохотно ползло по склону вверх, мучаясь сомнениями.
Андрей усмехнулся. Прошептал:
Тихо, тихо ползи,
Улитка, по склону Фудзи
Вверх, до самых высот!
Успели. Поручик в последний раз взглянул на часы. Выбросил разлохмаченный прутик. Скомандовал:
– Примкнуть штыки.
Зазвенело железо, защёлкали фиксаторы. Словно ключик вставили в замок.
– Бамм!
Лопнуло ватное облачко шрапнели. Тут же затрещали залпы пятой роты.
Японцы принялись отвечать: склон вдруг рассекла по горизонтали линия вспышек, неприятно ударили по ушам выстрелы. Ярилов поморщился: совсем близко. Выдернул шашку, поднял над головой, махнул: пошли.
От кустов до ближнего окопа – едва сотня шагов, но вверх по склону особо не побежишь. Карабкались, скребя сапогами, отталкиваясь прикладами; штыки качались вразнобой. Полминуты, минута. Увидели!
Японцы завопили, начали палить в упор; пули высекали искры из камней и кровяные фонтанчики из тел, но четвёртую было уже не остановить.
– Ырра! – исторгла сотня задыхающихся, захлёбывающихся глоток. Переваливались через невысокий бруствер, сыпались в мелкую траншею. Дрались яростно, били на выдохе; штыки скрежетали о штыки, приклады скребли тесные окопные стенки; падали, сцепившись, на дно, и там, в пыли и мате, выдавливали глаза, душили окровавленными пальцами, грызли вражеские лица зубами…
Закончилось всё в три минуты, от силы – в пять. Уцелевшие карабкались по склону, им стреляли вслед – мало кто ушёл.