Не этого ожидал.
Веселье себя не оправдало?
А потом… потом вдруг случается нечто невообразимое. Как вспышка: темно было, и вдруг вспыхнул свет. Настолько странное и удивительное одновременно, что кожа покрывается мурашками, а сердце в груди совершает тройное сальто.
Его улыбка.
Слабая, настолько неуловимая, что сегодня вечером я буду убеждать себя — просто показалось. Не холодная, не жестокая — простая, человеческая. Принадлежавшая тому Максиму Яроцкому, каким он был год назад.
Гаснет она также быстро, как появляется.
Его спина исчезает в толпе одновременно с тем, как заканчивается песня, так и не доиграв до конца. И одновременно с тем, как в дверях появляется побагровевший до кончиков ушей директор с рупором в руках и требует немедленно выдать ему зачинщика.
Прыгаю на пол и, не отдавая отчёта в действиях, пробиваю себе дорогу в толпе, иду по следам Макса, почти бегу. Настигаю его почти у самой двери, хватаю за руку и заставляю развернуться, чтобы посмотреть в глаза. Жестокий взгляд, холодность и недовольство на бледном лице встречают меня, но решимости не теряю.
— Покажи! — требую негромко, не привлекая внимания. — Покажи, что на флэшке!
— Правда, что ли? — цинично усмехается, стряхивает с себя мою руку, как назойливое насекомое и продолжает идти к двери.
Вновь хватаю его за руку, разворачиваю к себе, не понимая, откуда во мне столько силы и смелости. Словно крышей поехала.
— Я хочу видеть! — требую. — Тебе-то что? Просто покажи и всё.
— Не веришь мне? — невесело ухмыляется.
— Нет.
— Ну и зря.
— Стой!
— Отвали! — вновь выдёргивает руку и выглядит яростно. — Чего не понятного?!
— Нет там ничего, — уверенность моя заканчивается.
— На понт берёшь? — смеётся. — Не прокатит.
— Тогда я отказываюсь.
— Отказываешься? — удивлённо выгибает бровь и делает шаг ко мне.
— Да. Если не покажешь… что на ней…
Сужает глаза и молчаливо смотрит мне в лицо, пока где-то на заднем фоне орёт в рупор Антошка, а у меня внутри происходит настоящий бунт, война между разумом и эмоциями.
— Ладно, — ухмылка становится выразительнее, и вот я вновь пялюсь на его ямочки, как овца беспринципная. — Хорошо.
«Что?!»
— Хорошо? Вот так просто? Хорошо?
— Да, — с расслабленными видом пожимает плечами. — Я покажу тебе. Сегодня. В двенадцать ночи. Место ты знаешь.
— Но…
— Я возьму ещё один шлем, — бросает напоследок и растворяется в толпе, лишая меня возможности ответить.
«Будто твой ответ, Лиза, мог что-то изменить.»