– И что? Добро пожаловать в сраное человечество. Из-за горечи в ее словах я поднял глаза. Яд все еще стояла у окна, глядя на свое отражение.
– Ты ничего не могла поделать, – сказал я мягко.
Она не смотрела на меня, не отвернулась от окна.
– Может. Но я знаю, что чувствовала, и этого было мало. Меня изменила эта поганая оболочка. Вырезала меня из нашей сетки…
– И спасла тебе жизнь.
Она нетерпеливо мотнула бритой головой.
– Она не давала мне чувствовать то, что чувствуют остальные, Микки. Она меня отделила. Даже с Ки у нас все изменилось. За последний месяц мы больше не чувствовали себя как прежде.
– Обычное дело с новыми оболочками. Люди учатся…
– Ой ну да, все я знаю, – теперь она отвернулась от собственного лица и смотрела на меня. – Отношения – это непросто, отношения – это работа. Но мы обе старались, старались больше, чем раньше. Старались больше, чем приходилось раньше. В этом и проблема. Раньше стараться вообще не приходилось. Я иногда текла от одного взгляда на нее. Нам только это и было нужно – касание, взгляд. И все пошло по жопе, все.
Я промолчал. Есть времена, когда нельзя сказать ничего полезного. Остается только слушать, ждать и смотреть, как то, что внутри, выходит. Надеяться, что это очистка.
– Когда я услышала ее крик, – сказала Яд с трудом. – Я как бы… Это было не важно. Недостаточно важно. Не хотелось остаться и сражаться. В собственном теле я бы осталась и сражалась.
– Ты хотела сказать – осталась бы и умерла.
Беспечно пожала плечами, отвернулась, словно из-за слез.
– Это крабье говно, Яд. В тебе говорит вина, потому что ты выжила. Ты все это себе рассказываешь, хотя ничего не могла поделать и сама это знаешь.
Тогда она посмотрела на меня – и она правда плакала, тихие струйки слез и смазанная гримаса.
– А ты-то что, сука, знаешь, Микки? С нами все это сделала твоя же сраная версия. Ты гребаный разрушитель, контуженый посланник. Ты никогда не был деКомовцем. Тебе там не место, ты не представляешь, что все это значит. Какая это тесная связь. Не представляешь, каково ее потерять.
Мой разум быстро вернулся к Корпусу и Вирджинии Видауре. Гнев после Инненина. Тогда у меня в последний раз было свое место хоть где-то – и это было больше века назад. С тех пор я чувствовал зачатки похожего чувства – новые побеги товарищества и единой цели – и каждый раз вырывал их на корню. От этой херни умирают. Слишком расслабляешься.
– Итак, – сказал я с жестокой прозаичностью. – Вот ты меня выследила. Теперь ты знаешь все. Что будешь делать?
Она стерла слезы с лица резкими движениями, почти ударами.